Божественное дитя - [21]

* * *

Слава Луи между тем уже перешагнула границы страны. Тогда доктор Фонтан, проглотив обиду и подавив желчное расположение духа, решил проявить инициативу и предложил Мадлен принять участие в грандиозной конференции в Сорбонне, где малыш выступил бы перед ареопагом философов всего мира. Пора было человечеству в полной мере осознать, чем является для него подобное чудо. Мать с сыном ухватились за это предложение с энтузиазмом: Луи, отъевшийся настолько, что едва помещался в матке, сгорал от нетерпения показать себя во всем блеске. Фонтан при помощи сестры Марты, которой интеллектуальные игры нравились куда больше, нежели хирургические манипуляции, занялся организацией встречи и стал официальным импресарио Язвительного Гнома. Заседание состоялось в Большой аудитории в один из осенних дней. Мадлен, обнаженная от горла до пупка, возлежала на кровати. На ее округлый живот были направлены две камеры, соединенные с громадным экраном, а расположенные у брюшной полости датчики передавали голос Луи в мощные микрофоны. Зал был набит избранной публикой, за которой наблюдали принаряженные университетские служители; на улице многотысячная толпа ожидала начала трансляции, Телевидение вело прямой репортаж с места события. Члены Ученого совета, видные деятели науки и государственные мужи с ухмылкой готовились к встрече, намереваясь сделать из Луи котлету. Заставить их состязаться даже не с ребенком, а с младенцем в утробе, недозрелым плодом! Будет чудом, если бедолага сумеет выговорить хотя бы первую букву алфавита! И они начали дискуссию с нескрываемым злорадством.

Прежде всего малышу были предложены вопросы по основам сократовской майевтики, картезианского сомнения, кантовских антиномий чистого разума. Луи без всякого труда справился с поставленной задачей, чем поверг слушателей в изумление. Равным образом он сумел изъяснить различия между понятиями энтелехии и сущности, эйдоса и ноумена, раскрыл смысл дилеммы Лейбница о нечто и ничто, а также подверг критике утверждение Дунса Скотта о том, что мир прекрасен в соответствии с Божьей волей.

- Кстати, о Боге, - добавил, не удержавшись Луи, - я могу говорить с полной ответственностью. Не так давно Он заходил ко мне за советом. Он был не слишком-то доволен Собой, поверьте мне!

На протяжении дискуссии Крошка Луи, которому все-таки было трудно скрыть свой возраст, несколько раз принимался с шумом сосать большой палец на ноге. Как если бы Хайдеггер вдруг сунул в рот палец во время лекции! В такие моменты малыш причмокивал от удовольствия, и мордашка его расплывалась в младенческой улыбке. Порой ему требовалось, чтобы кто-нибудь хлопнул его по спинке, давая возможность выпустить газы, когда он начинал тараторить взахлеб, - но разве заслуживает внимания детское срыгивание, если речь идет о крестном пути абсолютного разума у Гегеля? Иногда он портил воздух пуканьем, но никто этого не замечал. Суровые мудрецы и влиятельные персоны ошеломленно переглядывались, повторяя: "Это невероятно!" - но приходилось признать очевидный факт. Эксперты и судебные исполнители подтвердили чистоту произведенного опыта со всей категоричностью: здесь не было и намека на чревовещание - о великих принципах европейской философии действительно рассуждал младенец, лежавший в материнской утробе!

Луи упивался успехом: ему хотелось не только блеснуть познаниями, но поразить слушателей, ошеломить их гениальностью своих суждений. Хотя больше никто не задавал ему вопросов, он взял инициативу в свои руки, раскрыв соотношение гегелевских понятий истинной и ложной бесконечности с математической трансцендентальностью у Кантора, затем перешел к онтологии небытия у Эрнста Блока - являюсь ли я тем, что я есть, или нахожусь в становлении? - и сравнил с метафизическими рассуждениями Сартра о небытии существующего и бытии несуществующего. Чувствительный только к красоте слога, он жонглировал абстракциями и парадоксами, насыщал свою речь силлогизмами и нанизывал друг на друга сентенции; наслаждаясь всеми гранями мысли, он надувался от гордости, а слушатели его, оглушенные этим невиданным педантизмом, втягивали голову в плечи, словно под обстрелом. Когда же он в заключение упомянул о критическом анализе, которому французский математик Анри Пуанкаре подверг априорные синтетические суждения Канта, публика не выдержала. Почтенные мужи аплодировали стоя, со слезами на глазах, в зале разразилась десятиминутная овация. Каждый жаждал притронуться к Изумительному Мальцу, поздравить его и поблагодарить, а поскольку изображение Луи на экране было расплывчатым - малыш не хотел, чтобы видели его лицо, - стали умолять, чтобы он высунул хотя бы ручонку или ножку из материнского чрева. Излишне рьяных поклонников пришлось отгонять от Мадлен, и произошла небольшая давка. Как только спокойствие восстановилось, председатель Ученого совета, величественный седовласый старец, в волнении обратился к нему, утирая глаза носовым платком:

- Кто вы, Луи Кремер? Ангел или демон, гений или самозванец?

Маленький негодник не замедлил ответить. Прочистив горло, он возгласил своим пронзительным голоском: