Бойся своей мечты — она может и сбыться - [11]

- Шлем! Надевай шлем! Глупо сдохнуть от случайной пули!

Константин это понимал, но…времени не было. Только помотал головой и вышел из оружейки. И тут же открыл портал для перехода.

***

Легко сказать – «терпеть». А когда терпеть невозможно? Когда все болит, когда отбитые внутренности превратились в кровоточащий кошмар? Когда тело превратилось в сплошную рану? Что тогда?

Тогда – только выть, рычать и материться. Страшно материться, так, чтобы на мат слетелись все черти в мире и разорвали, растерзали этих мразей! И самое отвратительное, что ты ничего, совсем ничего не может сделать против пятерых мужиков, прижавших тебя к палубе и глумящихся над твоим телом.

Маша знала – они ее обязательно убьют. Люди, которые делают ТАКОЕ не остановятся ни перед чем, потому что четко осознают – за ЭТО пощады не будет. Хотя…вон, в Японии, она читала, два мажора похитили молодую женщину и насиловали ее, пытали сорок пять дней. Пока она не умерла в страшных мучениях. И что? Отсидели года три, или четыре – и вышли. Такое у них законодательство. А может – это были такие же мажоры, как эти мрази. Избалованные, богатые, не знающие уже чего хотеть – мрази. Их заводило только насилие, только жестокость, и надо же было ей им попасться! Это как противовес на чашке весов. На одной – счастье с любимым человеком, богатство, красивая жизнь на Багамах. На другой, для уравновешивания – молодые мрази, которые ее сейчас убивают.

И вообще было странно – Маша будто отключилась, будто смотрела на себя со стороны: вот она рычит и матерится, чувствуя, как жестоко, грубо таранят ее тело, как щиплют, бьют, крутят соски. Ей ужасно больно, ей страшно и…безнадежно.

И другая Маша – спокойная, отрешенная, способная рассуждать и принимать решения. Эта Маша думает о совсем постороннем, так же спокойно, как думала бы об этом за чашкой чая. Вспоминает – про ту же японскую женщину. Думает о Шефе – когда же он наконец ее разыщет, и не будет ли это для ее поздно.

А еще – с сожалением думает о том, какую глупость она допустила. Фатальную, потрясающую глупость, которая для нее обязательно закончится плохо – даже если она выживет. Ну зачем, зачем она убежала от охраны! Зачем устроила этот мелкий бунт – смешной, и абсолютно нелогичный?!

А еще – Маша прикидывала шансы и думала, что же она может сделать. И в конце концов вывод пришел сам собой. Она перестала сопротивляться, перестала двигаться и кричать – закатила глаза и расслабилась, полностью уйдя под команду ее второго «Я». Теперь она не чувствовала боли, теперь она ВСЯ ушла в свою вторую личность, наспех сооруженную в голове ищущим выхода мозгом.

Насильники сразу заметили ее состояние, и со смехом стали обсуждать – сколько она еще продержится, прежде чем окончательно превратится в кровавый кусок мяса. Маша опять отрешенно подумала, что люди такими быть не могут. Что вполне возможно теория о рептилоидах имеет право на существование. Что только нелюди могут мучить животных и людей – просто для развлечения, просто потому, что им, нелюдям, это доставляет удовольстие. И таким людям нельзя жить.

Когда ее насиловали сзади, она видела кучку своей одежды, лежавшей возле лестницы, ведущей туда, где обычно сидит рулевой. Она не знает, как называется это место, и не хочет этого знать. Главное знание – это то, что в сумочке лежит заряженный «Глок-17», и в нем хватит патронов, чтобы трижды убить каждого из этих мразей. А там уже можно и умирать.

Когда очередной негодяй вышел из нее и уступил очередь следующему (уже по второму или третьему разу), Маша дождалась, когда парень окажется между ее ног, опираясь на руки, и сильным ударом пятки сломала ему руку. Затем одним прыжком вскочила и ударом своей длинной, красивой ноги в обороте сбила с ног стоявшего на дороге второго парня, похоже что сломав ему нос. И прыгнула к своей одежде.

У нее бы получилось, если бы не Рик, который среагировал быстрее всех. Он успел ударить ее влет, прямо в челюсть, и закончился прыжок Маши тяжелым нокаутом. Она потеряла сознание, ударившись головой о палубу. Ничего не успела подумать – сознание просто выключилось, как какая-нибудь настольная лампа.

Очнулась Маша от резкого запаха нашатыря, который пробился через забытье и поднял ее из темных глубин раненого мозга. Она не хотела просыпаться, она знала, что проснувшись – узнает нечто такое, о чем ей совсем не хочется знать. Но голос был настойчив, запах нашатыря силен, а рука била, хлестала ее по лицу, приговаривая:

- Давай, очнись, тварь, сука! Очнись! Я хочу, чтобы ты все видела, чувствовала! Чувствовала, как я тебя режу! Ну?! Быстро, очнулась, сука дерьмовая!

Маша открыла глаза, и перед ней замаячило мерзкое, ненавистное, ухмыляющееся лицо Рика. Она собрала слюни, перемешанные с кровью и харкнула в ненавистную рожу. Рик взвыл, размахнулся…

И тут грянул выстрел. Рика отбросило отМаши, он упал на бок и воя зажал раздробленное колено, выронив нож – большой, красивый охотничий нож с серебром и позолотой. Явно – очень дорогой, коллекционный нож.

Двое, что сзади держали Машу под руки и за волосы отшатнулись назад, уронив девушку на палубу, и она ударилась головой о доски, но боли не почувствовала совсем. А может и почувствовала, но только эта боль была совершенно ничтожной в сравнении с той болью, которая терзала ее измученное тело.