Бойся меня - [15]

— Чёрт. Если накинешь ещё два блока, можешь трахать его любыми способами аж до воскресенья.

— Я не собираюсь его трахать, — произнёс Хеслип таким тоном, словно подобная идея звучала оскорбительно для такого благовоспитанного парня, как он. — Я буду торговать его задницей.

«Господи, — подумал Ромеро, — да они предлагают цену за этого ребёнка, как на аукционе».

Это ли не свидетельство окончательного обесчеловечивания в Долине Шеддок? Да ещё и обсуждать это всё прямо перед парнишкой! Он для них — обычный товар!

Но таковыми уж были Хеслип и Бургон. Они устраивали свою жизнь. Им было нечего терять. Глубоко в них уже укоренилась привычка бросаться на любого новичка, проходящего через ворота тюрьмы.

Они набросятся на него, научат уму-разуму, а потом продадут во дворе тому, кто больше заплатит.

Ромеро и раньше такое видел. Видел, как они сотворили такое с чернокожим пареньком по имени Лестер Герон. Они унижали его до тех пор, пока Герон не перерезал себе вены в душевой месяца два назад.

А на этот раз Ромеро интересовало, сами ли они до такого додумались, или им отстегнул жирный кусок Папаша Джо.

Тем временем Хеслип и Бургон отложили в сторону чистку картофеля и встали с двух сторон от Палмквиста. Похоже, от своей идеи они отказываться не собирались.

— Только взгляни на него, — начал Бургон, — какой молодой, крепкий блондинчик. Милашка просто. Ну, вот как ты, идиот, можешь жалеть ради него два лишних блока сигарет?

— Да разве я такое говорил? Чёрт, да я просто сейчас на мели. Может, договоримся? На мне будет висеть долг, и мы оба получим то, что хотим?

— И о каком долге ты говоришь, ниггер?

— Да как и всегда, как и всегда. Подберу того, кто тебе отсосёт. Согласен?

Палмквист сделал шаг в сторону.

— Грёбаные педики, — произнёс он. — Грёбаные черномазые педики!

Хеслип и Бургон заткнулись на полуслове, сдвинулись плечом к плечу, раздумывая над тем, что иногда для того, чтобы лошадка скакала нормально, её сперва необходимо сломать.

— Ты чё вякнул, малец? — процедил Хеслип.

Ромеро направился в их сторону. Он и сам толком не знал, кого тут надо спасать: этого ребёнка или двух чернозадых ублюдков-дегенератов. Он вклинился между ними и Палмквистом.

— Вы какого хрена тут делаете, парни? — добавил он язвительности в голос. — Кто вам сказал, что у вас есть какие-то права на его задницу? Он мой сокамерник, поэтому если вы, суки, хотите поговорить о делах, сначала стоило подойти ко мне.

— А я думаю, что не стоило, — ощетинился накачанный и высоченный Бургон.

Ромеро вытащил из ремня лезвие.

— А может отрезать вам сейчас на хрен яйца и запихнуть вам же в глотку? Что скажешь на это, парень?

Они смотрели на лезвие и молчали. Оба знали, кто такой Ромеро. Оба были в курсе, что он порезал многих парней, перешедших ему дорогу. Быстро и без лишних предупреждений.

Хеслип ухмыльнулся, показывая полусгнившие зубы.

— Круто, Ромеро, круто. Только вот какого хрена? Этот пацан принадлежит тебе? У тебя на него какие-то права?

Ромеро пожал плечами.

— Может и так. А может вам стоит задуматься о чём-то более серьёзном и опасном, прежде чем лезть к этому мальцу.

— Да? И о чём же, а? — протянул Бургон.

— Зек по имени Уимс цеплялся к этому пареньку. Вы же знаете Уимса, да? Огромный уродливый ниггер? Мне всегда казалось, что его мамаша должна была упасть в обморок, когда увидела, что родила. Короче, он ввязался не в свои дела, и вы знаете, что произошло. То же самое случилось и с белым засранцем по имени Жирный Тони… Или ваши тупые головы уже забыли об этом? Я слышал, что его вскрыли, как банку чёртовых консервов. И это в одиночке-то. Так что, хотите рискнуть?

Оба зека посмотрели на Ромеро, словно тот был психом. Может, так оно и было. Но затем Хеслип и Бургон напряжённо отступили, их лица побледнели. Им было нечего сказать на тираду Ромеро.

Палмквист тоже молчал. Но что-то в глубине его глаз пристально следило за двумя заключёнными.

16

Может, у Хеслипа с Бургоном и было мало мозгов, но вот у остальных зеков остатки разума точно сохранились.

Когда день в Долине Шеддок сменился ночью, по камерам снова начали ползти слухи, вновь разжигая паранойю.

Возможно, дело было в их воображении, а возможно, в простом суеверном страхе, но все заключённые ощущали в тюрьме присутствие чего-то, чего тут раньше не было.

В тюрьме и прежде атмосфера была далеко не праздничная, а уж теперь стала ещё хуже.

Что-то витало в воздухе, что-то мрачное и гнетущее, словно кишки вырвали не только у Уимса и Жирного Тони, но и у самой тюрьмы.

Парни боялись, но не могли этого признать.

И даже хуже — они не понимали толком, чего боятся.

Но в их головах, в тёмных запертых комнатах, полных их детских страхов, они видели разное. Размытые фигуры и белые лица призраков, тянущих к ним свои крючковатые пальцы.

Существа, рождающиеся под кроватями и в шкафах; существа с мерзкими ухмылками и пуговицами вместо глаз. Они шептали твоё имя в ночи и высасывали из твоих лёгких воздух чёрными, жадными дырами на месте ртов.

И, когда ночь стала чёрной. как смоль, когда зеки затаились в своих камерах, ожидая отбоя, они начинали видеть, как нечто тянется за ними из теней в углах…