Ботоксные дневники - [3]

— Хорошо, я ее спою, но не буду надевать юбку для танца живота, ладно? — соглашается она с хитрой улыбкой. Потом, наклонившись ко мне, вдруг широко открывает глаза и спрашивает: — Мам, что с твоими волосами? Они все седые!

— Что ты хочешь этим сказать? — Я хватаюсь рукой за волосы.

— Они все седые, — повторяет Джен. — О Господи!

В ужасе я дергаю себя за растрепанные пряди. Этого не может быть! Все последние годы я спокойно проходила мимо прилавков с продукцией «Л'Ореаль», и вот страшный день, наконец, настал! Кто бы мог подумать, что это произойдет всего за одну ночь?

— Я, наверное, выгляжу ужасно? — озабоченно спрашиваю я.

— Хуже быть не может, — подтверждает Джен и вдруг начинает хихикать. — День дураков! — торжествующе восклицает она.

— Обманщица! — кричу я, смеясь, и бросаю в нее подушку. Она уворачивается, согнувшись пополам от хохота. Кошмар! Откуда она знает, что меня можно испугать, сказав, что я выгляжу как старуха?

Джен бежит в свою комнату и включает радио, чтобы послушать старые песни. Похоже, со дня на день в категорию ретро перейдет и Бритни Спирс. Внезапно меня осеняет: так вот почему мне приснился этот сон! Сегодня День дураков!

Мое подсознание, в отличие от меня, помнит об этом. Именно в этот день шестнадцать лет назад за завтраком из сладких блинчиков и шампанского Жак, мой страстный возлюбленный-француз, вручил мне кольцо с сапфиром и бриллиантами и попросил стать его женой. Я же, вдруг начав задыхаться, лишь спросила:

— Надеюсь, это не розыгрыш?

— Какой еще розыгрыш?. — с недоумением посмотрел на меня Жак.

Наверное, я должна была счесть это культурное различие предзнаменованием того, что наш брак продержится немногим дольше, чем изящные босоножки от Шанель, которые он мне тогда купил. Поцелуи в кафе, упоительные занятия любовью, оргазмы, которые я испытывала только с ним, — даже огромное множество таких оргазмов, — не обязательно становятся основой прочного брака. Они лишь мешают правильно оценить ситуацию. Тем не менее, когда через шесть лет наш брак рухнул, мне некого было в этом винить, кроме самой себя.

Однако довольно. Еще не приняв душ, я уже успела помечтать о сексе с моим бывшим, купилась на примитивный розыгрыш, как настоящая первоапрельская идиотка, узнала, как чувствует себя Барбара Буш, и чуть не опьянела от шампанского «Дом Периньон», которое даже не пила. Сегодня обычный рабочий день, и у меня есть потрясающие идеи для благотворительной организации, на которую я работаю несколько раз в неделю. Если не потороплюсь, придется излагать их в пижаме.

Через день после возвращения из Лос-Анджелеса Люси звонит мне — слава Богу, в дневное время! — и приглашает вместе отправиться на ленч.

— Возле моего офиса открылся новый суши-бар, — сообщает она. — Не хочешь завтра туда заглянуть?

— Конечно, — радостно соглашаюсь я. Люси в курсе абсолютно всех событий. Ей известно, кто станет победителем лотереи «Загат», задолго до очередного тиража.

— Я попрошу свою помощницу Трейси заказать для нас столик, — говорит она и добавляет заговорщицким шепотом: — Между прочим, шеф-повара зовут Игуро Масикуро. Мне так нравится его уторь!

У него есть угорь? Самые простые вещи в устах Люси звучат потрясающе. Интересно, что она сказала бы о его лососевой икре?

На следующее утро, в одиннадцать часов, я собираюсь выйти из дома в черных капри и своем лучшем кашемировом свитере. Внезапно небо темнеет. Когда, наконец, Эл Рокер[2] перестанет все путать? На содержание системы «Доплер-4000» ежегодно уходят миллионы долларов налогоплательщиков, а он не в состоянии отличить муссон от апрельского дождя.

Пожалуй, следует позвонить Люси и отменить встречу. В конце концов, мы можем увидеться и завтра утром, например в «Делл».

Нет, даже ураган Эндрю лучше, чем ленч в «Делл» — местной достопримечательности, предлагающей несъедобную пищу с 1952 года. Я никогда не понимала, как можно посещать подобные места. Неизменно отвратительное обслуживание, водянистые яйца и безвкусный кофе. Прошлой осенью в течение нескольких недель в Пайн-Хиллз работал «Старбакс», но группа мамаш решила, что он «недостаточно приличен» для нашего маленького городка. Они организовали демонстрацию, ставшую первым примечательным событием в Пайн-Хиллз после недели «Брауниз идут в школу»[3]. Дети несли плакаты с лозунгами: «Долой «Старбакс»!», «Варить кофе по лицензии — это позор!» и «Смерть эспрессо!» — последний призыв нравился мне больше всего. И «Старбакс», естественно, тут же вылил все свое латте и убрался восвояси! Поэтому, говорю я себе, снимая с вешалки плащ от Дж. Крю, либо Манхэттен — либо ничего.

Через тридцать семь минут, сойдя с поезда на Грэнд-Сентрал, я направляюсь к стоянке такси на Вандербилт-авеню, где вижу длинную очередь и не замечаю ни одной свободной машины. Придется идти пешком. На Мэдисон-авеню я слышу первые раскаты грома и поднимаю руку, чтобы остановить такси, но три водителя подряд проносятся мимо, даже не взглянув в мою сторону. Отлично. Никто не хочет подвезти меня даже за деньги. Неужели и таксисты предпочитают двадцатипятилетних? А может, прожив на земле сорок один год, я стала абсолютно невидимой? Я поеживаюсь от холода. Похоже, сейчас не время для важных философских вопросов: дождь уже льет как из ведра, а я нахожусь лишь на Сорок восьмой улице, до ресторана еще четырнадцать кварталов. Если потороплюсь, нижнее белье не успеет промокнуть.