Боснийский ад - [29]

  — А из Завика не было беженцев?

  — Нет, таковых не обнаружено ни на побережье, ни в Загребе. Что бы там ни происходило, но похоже, что местные жители или не могут, или не хотят уходить оттуда. 

  — Вот как?

  — Вот так. Телефонной связи с ним, разумеется, нет, а само местечко находится вдали от оживленных дорог, высоко в горах. А поскольку территория, на которой оно находится, контролируется сербами, то, вероятно, город окружен или по крайней мере блокирован. Но точно никто не знает. Ходят слухи, что пропавший американец  — вы слышали о нем?  — ну, он исчез неделю назад отсюда, пытался пробраться в Завик. 

  — Как его звали?

  — Бэйли, по-моему. Можете порасспросить других американцев. 

Торнтон полез за очередной сигаретой и обнаружил, что пачка пуста.

  — Завтра я встречусь с Муфтиком,  — сказал он, поднимаясь и потирая шею.  — Вечером буду в баре. 

  — В восемь часов будете?  — спросил Дохерти.

  — Конечно, я ведь там провожу каждый вечер.

  — Не сомневаюсь,  — пробормотал Дохерти, когда шаги человека из МИ6 затихли в коридоре. 

  — Что за ничтожество!  — пробормотал Дама.

  — Чеширцы помочь не могут, а этот алкоголик не желает,  — сказал Клинок.  — Похоже, босс, рассчитывать придется только на самих себя. 

Дохерти улыбнулся.

  — Похоже. Но есть и хорошая новость. Если он разговаривал только с теми работниками госпиталя, которые владеют английским, то у Криса есть шанс раскопать то, что тот пропустил. 

Около полудня Дохерти и Крис вышли из отеля. Серые тучи все еще висели над городом, но уже выше, так что видны были вершины холмов по обе стороны долины. Пара часов прошла, а на город не упал ни один снаряд. 

Госпиталь, в котором работала Нена Рив, располагался в старом городе, с милю или около того вдоль долины на восток. Дохерти и Крис прошли по слегка поднимавшейся вверх улице Маршала Тито, торопливо пробираясь от подъезда к подъезду в местах, кажущихся уязвимыми, и проносясь бегом, как сумасшедшие, через открытые пространства. 

Дохерти вспомнил, как в Глазго они ходили с матерью по магазинам и, оставаясь с братом на улице, бегали друг за другом от одного фонарного столба к другому. Однако заниматься тем же самым в Сараеве в почтенном возрасте казалось ему немного неестественным, впрочем, только до того момента, когда пуля снайпера, просвистев мимо его головы, выбила кусок бордюрного камня на противоположной стороне улицы. 

Дохерти стремглав пронесся через открытое пространство и, посмотрев вверх, увидел, как ему из-за полузабитого окна беззубо улыбается какая-то старуха. Она сказала что-то по-сербскохорватски, и Крис перевел: «Чуть-чуть не попали». Дохерти решил, что это открытое пространство служит ей своего рода телевизором, с которым не так скучно. 

Избавившись таким образом от ощущения нереальности, Дохерти с напарником продолжили свое неравномерное передвижение, и оба вздохнули с облегчением, оказавшись на узких улочках старого города. 

Руководствуясь картой Бриндли, они без труда отыскали госпиталь. Его стены и окна пострадали еще больше, чем гостиничные, а ступени главного входа были усеяны осколками стекла, как в здании аэропорта. Здесь было в избытке бойцов в мундирах боснийских правительственных войск, хотя понять, что они на самом деле охраняли, было трудно. Большинство из них просто стояли с каменными лицами, безучастно взирая на поток заплаканных посетителей. 

Дохерти и Крис прошли внутрь, и лингвистическое искусство последнего довело их до кабинета главного врача. Та, с покрасневшими глазами на осунувшемся лице, сидела за письменным столом, заваленным различными бумагами. «Вам надо повидаться с доктором Разнатовичем»,  — сказала она: тот был начальником Нены Рив. 

Юный санитар  — не старше пятнадцати лет  — повел их лабиринтами коридоров мимо лежащих на полу пациентов, одни просто с переломами, другие с открытыми ранами и искаженными болью лицами, а кое-кто и с безмятежной печатью умиротворенности  — верным признаком отхода в мир иной. Один коридор был забрызган кровью, словно здесь кого-то проволокли. 

У доктора Разнатовича был небольшой перерыв между операциями, и он куда-то страшно торопился, хотя и хотел быть чем-то полезным, узнав, что речь идет о Нене Рив. По-английски он говорил в совершенстве, и потому вряд ли они могли узнать от него больше, чем Торнтон. 

  — Я плохо знал ее,  — сказал он, стуча по водопроводному крану в надежде извлечь хоть немного воды.  — Но знаю, что она хороший врач и что осталась здесь, когда многие уезжали. Мы болтали несколько раз, когда работали вместе, но это и все. Сараево не то место, где после работы можно пойти и спокойно выпить,  — добавил он, слегка улыбаясь. 

Дохерти спросил, не знает ли Разнатович кого-нибудь из близких друзей Нены по госпиталю. Тот не знал, но предложил попытаться узнать у одной из сестер, сестры Родзич. 

Юный санитар, который во время беседы не спускал с них зачарованного взгляда, повел их в новое путешествие по коридорам. Сестра Родзич буквально засыпала на ходу и потому была только рада передышке, оказавшись в кресле. 

По-английски она не говорила, и это было добрым знаком. Но и она не сообщила им ничего полезного. Лишь когда они уже собрались уходить, она кое-что вспомнила.