Босая в зеркале. Помилуйте посмертно! - [89]

Твой антисвятой Мелентий

Письмо 47, написанное 10 декабря 1980 года

Здравствуй, родненькая Алтан Гэрэл!

Извини, что целый месяц я молчал, не мог написать— непредвиденные обстоятельства тому виною. Даже невероятно, как это я впервые осмелился написать тебе в марте, не имея ни малейшей надежды получить ответ — так силен инстинкт любви и свободы, крепка вера, как хребет! И как я затем боялся вспугнуть тебя незваными страстями, клокочущими во мне, боялся громкого гомерического хохота, иронии и презренья. Конечно, только преступник понимает жизнь изгоев и прокаженных. Алтан Гэрэл, милая, если бы ты знала, как цензура и администрация любит твои письма, задерживают их, перечитывая, а зэки выписывают из них то, что им вздумается: цитаты, стихи, твои мысли и т. д. Ты сама видела, как я подшиваю, нумерую, ставлю на них дату получения, веду учет пуще, чем деньгам, но хранить их приходится в тумбочке, куда без меня залезет любой и украдет, поэтому на обороте, где чисто, нарочно красною пастою огромными буквами пишу:

ПИСЬМА, НАПИСАННЫЕ МНЕ — МЕЛЕКЕ МЕЛЕНТИЮ СЕМЕНОВИЧУ НИКОМУ БОЛЕЕ НЕ ПРИНАДЛЕЖАТ, В СЛУЧАЕ МОЕЙ СМЕРТИ ВЕРНУТЬ ПИСЬМА АЛТАН ГЭРЭЛ

Пойми, дорогая, я не собрался умирать, я это для того, чтобы никто не зарился на твои письма, а то они порвутся, до того их истрепали, что они почернели, все края надорвались, помяты, словно в переделке побывали. А что мне делать остается, если с единственным моим благом, отрадою и богатством так обращаются?!

Начальники отрядов у нас частенько меняются, при тебе громил Минутин, он редко приходил в секцию, зато бывал короток на расправу, мог прибить. Теперь новенький, может, очередной Сиеминутин из текучки Вечности?'

Зубы пока все вылечил, моему товарищу на свиданку привезли два флакона минеральной воды из источников Болгарии, где берут воду для изготовления зубных паст «Мери» и «Помории», этою драгоценною водою полощу зубы на ночь. Алтан Гэрэл, если бы ты знала, как гадко клянчить все на свете, всякие мело-чушки, зубной порошок и все такое, сам себе не рад, так и хочется завыть порою волком на всю Печору. Выпускали бы для нас, зэков, порошки пятого сорта и выдавали по кило в год, не у всех полон рот зубов, хватило бы как-нибудь. А я коллекционировал бы зубные щетки! Нельзя.

Знаешь ли ты, что Всесоюзное радио не выполняет заявки зэков, а также заявки, адресованные к ним, нашими родными, представь такое: «Передаем песню «Малиновка» для осужденного Мелека Мелентия Семеновича, который отбывает срок своего наказания в зоне усиленного режима близ поселка Чикшино Печорского района Коми АССР. Слушайте, дорогой, уважаемый в своей тюрьме, Мелентий Семенович, Вашу любимую песню за ваш достойный вклад в строительство домов», От такого взлета отечественной демократии правительственный «Голос Америки» инсульт получил бы и навеки остался заикою! А надо бы, чтобы осипли кое-какие голоса.

Вчера получил от тебя письмо с кричащею чайкой. Боже мой! Ты сердцем чуешь мою беду, и нам приходится кричать, как этой птице. Сегодня я вновь закурил, но после одной сигареты меня затошнило, и решил больше не дотрагиваться до курева. Знаешь, каждое утро занимаюсь на перекладине, поднимаю самодельную гирю из обрезка рельса весом 30 кило.

Алтан Гэрэл, ты просишь, чтобы они перестали меня звать по кличке — Графом. Ой, как трудно отскоблиться от такого тюремного титула, ведь около тысячи человек уже два года кличут-каркают Граф! А его сиятельство Граф Огородное пугало в кирзачах, дрянном ватнике, брит наголо, руки в цыпках, как наждак, можно ножи ими точить! Тюремный Граф заставит уважать себя ворон, разлетайтесь, стервы, или глаза вам выклюю!

В детстве был веснушчатым, по когда мне девять-десять лет было, я упал с велосипеда лицом прямо в засохшие комья грязи и ободрал веснушки, остались они по овалу лица. Эх, Алтуха, где мое графство, родное Дубровино? Там я рос диким бурьяном, немытым поросенком…. и вот брежу мыслью о теплом своем уголке.

Имеет гнездо перелетная птица,

А я — человек, не имею его,—

так поется в одной лагерной песне. Мы вчетвером на работе заняли одну комнату, там переодеваемся, иногда чуть-чуть посидим и такое у нас чувство, будто это паша квартира, хотя это сиюминутный уют… пока этот дом строим.

О, если бы ты знала, как здесь душат нас! Какой Аракчеев, какой троглодит этот начальник колонии! Вот сегодня вызвал меня хозяин-барин Храма Смерти и Греха и зычно пригрозил:

— Мелека, если не будешь работать старшим на лесопильной рамс и выдавать нам план, то сгниешь в изоляторе!

Вот так шантажируют испытанным методом, дразня меня предстоящим выходом на поселение, ведь через четыре месяца суд мог бы решить это дело. Убей меня топором, а не знаю я, с какой стороны подойти к этому механизму! Вот где «Закон — тайга, медведь — хозяин», все осужденные подтвердят, что хуже этой зоны нигде другой нет и тюремщики на подбор преподлые. Я вынужден буду письменно жаловаться во все инстанции и просить, чтобы меня перевели отсюда подальше— хоть на Бермудский треугольник, чтобы сгинуть! В 1971 году я выучился на плотника и в этой колонии два года работаю плотником, имею множество поощрений, в ПТУ учусь отлично. На воле я работал станочником по изготовлению оконных и дверных блоков, ходил в подсобных рабочих на пилораме, толкал каретку, но я — не профессиональный пилорамщик, не дружил же с пилою. Если бы я был заядлым пило-рамщиком, то какой мне смысл отпираться и навлекать на себя гнев начальства?! Только страх угробить дело и распилить себе руки, ноги и все прочее угнетает меня. Согласитесь, я ведь — не Емеля-лентяй.