Босая в зеркале. Помилуйте посмертно! - [42]

Получил я сапоги болотные. В следующий четверг получу еще куртку брезентовую. Ни один уголовник голодранцем в тюрьме не сидит. Но я вам заказал бандероль, написал сестре Валентине письмо и отправил вместе в одном конверте, получили или нет?

Мне нужны комнатные тапки, майка-сетка, ремешок для брюк, трусы, носки — сколько угодно! Даже мочалка вся стерлась, едва держится, с мылом уплывает.

Очень мне нужны: зубная щетка, чесноку хоть пять головок, «Примы» — пачек 5, и если позволит вес, то положите несколько простых конфет, а шоколадные не положено, отберут, падло.

Вес бандероли положен не более кило. Поняли?

Да, узнал я кое-что о Стелле Петровне, а она мне в письмах все на нервах играет, мстит за банкротство в браке со мною. Сколько я твердил ей: «Чужой ум — до порогу, а свой — на всю дорогу». Вот мы и дожили оба до предела, а дальше осталось шагнуть только в гроб. Я здесь оформлен по заслугам на двенадцать рокив, а Стелле стелется простор: «Мой адрес — Советский Союз». У нее теперь ярые наставники разврата с большим стажем проституции, скоро она с сифилисом загуляет напропалую, не то что с триппером по больницам. Подождите, засадят Петровну или тоже отправят на тот свет в гости к Алисе Алексеевне, чтобы там в раю вместе меня проклинали, гниды.

Больше всех детей мне жалко, но что поделаешь? Вряд ли я выберусь раньше срока, не для того сажали. На химию отсюда идут очень и очень редко — нет разнарядки, а выбираются кое-как на поселение недалеко и все работают в лесу, как волки. Короче, всем не сладко. Мне до освобождения далеко, как до Луны, но как-то надо дожить до поселения или до химии, но к тому времени, может быть, не раз придется поменять зону для разнообразия. Будет потом что сравнить…

Мама, о зубах моих не тревожься, как приехал на Север с одними корнями, так они торчат, как штыки, не болят и не выпадают, жуют пайку, паек. Да и желудок крепкий в норме, разве изредка заводится изжога от хлеба и щей.

Обязательно передайте привет Петру Бурлаченко, если даже он никогда мне не напишет. Как там рыбка ловится у нас?

С северным приветом я — ваш Мелентий

АЛЕНУШКА, РОДНУЛЕЧКА МОЯ! ЗДРАВСТВУЙ!

КАК ТВОИ ДЕЛА В САДИКЕ? СДЕЛАЛИ ИЛИ НЕТ ТВОИ ФОТКИ В САДИКЕ? БУДУТ — ВЫСЫЛАЙТЕ СРАЗУ ПАПКЕ. ДОЧЕНЬКА, НАРИСУЙ МНЕ ЧТО ТЫ МОЖЕШЬ, А ТО ПО ТЕБЕ Я СИЛЬНО СОСКУЧИЛСЯ, ВИЖУ ТЕБЯ ВО СНЕ. ЦЕЛУЮ ТЕБЯ КРЕПКО.

НЕ ЗАБЫВАЙ ПАПКУ. ЛАДНО? ДО СВИДАНЬЯ!

ТВОЙ ПАПА МЕЛЕНТИЙ

Письмо 2, страшное

Здравствуйте все!

Наконец-то от вас насилу дождался ответа. Преблагодарен. Короче, мама, не надо мне ни-че-го, потом я вышлю вам адрес, по нему вышлите сто рубликов. Продайте мой телевизор, и больше я вас не потревожу. Если бы ты знала, мама, как гадко все клянчить! Ты пишешь, что меня посадили не за кражу, что я будто никогда не воровал. Но ведь это неправда. Помнишь, когда я женился, почти, как и многие, ночами не спал, а тащил совхозное добро, старался для блага семьи, которая затем вдребезги распалась. Сейчас не знаю, не ведаю, что со мною будет через двенадцать лет тюряги??? Может, больше никогда не будет у меня семьи. Если окончательно будет угроблено здоровье — то я этих проклятых блядищ на свободе специально уничтожу 15–20 голов, как бродячих собак, и сам туда же махану!

Все вы скулите, что я сам рвался в тюрьму, искал повод, чтобы только посидеть. Хочу вам всем признаться письменно, что я Алису Васильчук любил сильно, даже страшно любил всем чистым сердцем, а она мне ответила бездною измен и вряд ли нашелся бы такой мужик, которому она служила бы верно, не та порода.

Да как я ненавижу сейчас всех смазливых проблядей! Выпусти сейчас меня на свободу, то вряд ли сдержусь: вырву курвам глотки, вспорю животы. Но не рвите сердце из-за меня, подлого выродка. Не беспокойтесь, я надежно и прочно охранен. Если удалось бы заманить Стеллу на личную свиданку, то, ей-богу, грохнул бы! Но о Стерве Петровне я более и слышать не хочу, мне даже в тюрьме мутит от нее. Если б я женился на Алисе, то Стерва загнулась бы от зависти. Но видите, какой страшенный исход. Да, пусть один я — злодей, а вокруг меня ангелы святые кружились?

Я жить хочу и буду жить святым ханжам назло.

До свиданья все! Мелентий Мелека

Написал пером 22 июня 1978 года, а приговором я говно свое вытру, чтобы подтвердить его своею печатью!

Письмо 3

Здравствуй, дорогая мама! Здравствуйте, милые сердцу родные!

Сегодня 7 октября 1978 года, дураку стукнуло 25 лет! Отмечается День Конституции, отдыхаем. Я только вчера узнал, что 7 октября с 1977 года стал всенародным праздником в стране. Мама, огромное спасибо тебе, что ты родила меня 25 лет назад именно в этот День! Хотя мое рожденье слишком дорого обошлось Алисе Васильчук, моим детям и нам с тобою, мама.

Получил от вас поздравительную телеграмму и пять писем. Большое спасибо всем. Даже Стелла Петровна поздравила меня двумя словами: «С первоначальным юбилеем! Двадцатипятилетием!» Я рад, что не слышу подковырок. А какою ты была, мама, в свои двадцать пять? Не могу представить тебя девчонкою…

Мама, родненькая, у меня к тебе сегодня две просьбы: первая — мое «страшное письмо», написанное в приступе бешенства в день приговора, сожгите в печке ради Христа самого, а пеплом посыпьте уборную, чтобы не попал в огород, а то картошка почернеет. Я клянусь вам в День рожденья и в День Конституции, что никогда в жизни не напишу такого подлого письма. Поверьте.