Бортовой журнал 4 - [53]

Жалко, что Вас не сняли как одного из героев, как актера, это было бы замечательно.

А когда подбирали актеров, с Вами советовались? Вы их именно такими (внешне) и знали?

С уважением,

Алина».

* * *

«Здравствуйте, Вадим.

Вот вам отчет о фильме «72 метра».

Я посмотрел фильм четыре раза.

И после каждого раза я находил что-то и открывал его для себя.

Когда Валера Залотуха приступил к сценарию, он мне сказал:

– Ну все, Саня! В принципе ты мне больше не нужен. Я напишу все сам. Ты свое дело сделал. Отдыхай!

Я его тогда спросил о консультанте.

– А зачем мне консультант? Я твои рассказы наизусть знаю. А чуть чего – у соседа пойду и спрошу. У меня сосед – подводник.

Через несколько дней он позвонил:

– Слушай, Саня, мне нужно, чтоб ты расписал выход подводной лодки в море, в смысле, какие там команды, ракетную стрельбу, ну и торпедную тоже.

– Слушай, Валера, – сказал я ему, – немедленно идешь к соседу, и он тебе все расписывает.

– Ну ладно, Саня, ну чего ты.

И я смилостивился. Расписал ему выход, стрельбы, потом ему нужен был простофиля на лодке, чтоб ему все объяснять, а заодно и зрителям – так появился Черненко. Я сказал, что с нами ходил один парень, звали его Вадик, был он из института и испытывал «возбуждающие таблетки», а заодно он выполнял программу исследований (как потом оказалось, очень важных), но беднягу так гоняли по лодке, и делали это все, в том числе и я. Его подкалывали, разыгрывали – места живого не оставляли.

А парень был добрый, хороший, но слабый немножко душой. А подводники это, как звери, чувствуют. Набрасываются на слабых со всех сторон и смотрят: выживет или нет?

Так наш Вадик превратился в Черненко. Потом жена Вадика – жутко энергичная женщина, пихавшая его всюду, которая с ним к этому времени уже разошлась, отправилась смотреть фильм «72 метра» с дочкой. Смотрели они, смотрели, и тут дочка говорит:

– А где тут наш папа?

– Да вот же! – со злостью восклицает жена и тычет в Черненко на экране.

Так что себя узнают.

Но я хочу рассказать, как я себя узнал после четвертого раза.

Меня раздражало имя Нелли. И жена моя говорит: «Что за Нелли? Другого имени не нашлось, что ли?»

И вот я в который раз вижу балкон, увитый виноградом, южный город, девушка Нелли с книжкой, и к ней по перилам лезет Башаров. Блин! Я же Валере рассказывал этот случай. Я в девятом классе вместе со своим другом лазил вот так через балкон на втором этаже. Вот откуда виноград! Вот откуда имя Нелли. Мою жену зовут Нателла. Убираешь несколько букв, и получается Нелли. Это она с подругой сидела и читала, а мы вползли в комнату по-пластунски и испугали их криком «УФ!».

А потом эта отвратительная фраза: «Баб же много!» – это я спорил с Валерой Залотуха, когда он вводил в действие конфликт между друзьями, и говорил ему в запале:

– Баб же много! Пойми, друг один! Не дерутся у нас из-за баб! Ну! Был у нас штурман, и увел он жену у штурманенка! Никто ему морду не бил. С ним просто весь офицерский состав перестал разговаривать. На год. Через год он от нас ушел. Понимаешь, друг – это все. Это ближе, чем брат или родственник. Он же за переборкой. Он там горит или тонет. Он там орет, а ты его слышишь, и от его крика седеешь. Как тут не пустить? Но пускать нельзя. У нас люди от этого с ума сходили! А ты говоришь «баба»!

Сам-то я к женщинам очень хорошо отношусь, но тут сорвалось.

Вывод: при сценаристах будьте сдержанней.

Меня после фильма «72 метра» вдруг полюбил питерский клуб подводников.

Он долго меня не любил за то, что, по его мнению, я должен был быть вместе, рядом, в едином строю. Но там же много командиров. Как с ними быть в едином строю (я не понимаю), когда они чувствуют себя все еще командирами и по любому удобному поводу надевают на себя форму с медалями, а я даже не знаю, где у меня брюки?

Китель какой-то вроде бы имеется, а вот штанов нет.

Тут как-то надо было на суд идти (судились мы с одними негодяями авторами, я уже в издательстве работал), и надо было произвести впечатление на судью (мне сказали, что я должен), для чего следовало облачиться кавалергардом.

«И хорошо бы орден!»

Хорошо бы, только у меня ордена нет.

И брюки я с трудом нашел. У соседа. Он сказал: «На!» – и орден я взял у него же.

Он мне тогда говорил: «Саня! Поднимемся выше этажом. К адмиралу и Герою Советского Союза. Возьмем у него адмиральский китель и привинтим на него звезду!» – «Так она же не привинчивается!» – «Да какая разница!»

В общем, нашли, привинтили (к адмиралу не пошли), надели брюки – еле влезли – для чего перевязали их веревками, и еще нельзя было наклоняться, а то видно было трусы.

Не знаю, произвел ли я впечатление на судью – очень может быть. Вокруг говорили, что произвел.

К чему я все это рассказываю? К тому, что форма, военно-морская – непостижимая для меня вещь.

Вот входишь в музей, а там тужурка адмирала номер такого-то, подаренная им лично. И меня немедленно интересует, почему от адмирала подарена только тужурка? А где штаны? Или благородство у адмиралов распространяется на только до пояса? А ниже – стыд и срам? А ботинки где? Где носки? Вот у меня, как офицера, все время проверяли носки. Даже команда такая была: «Ногу на носок ставь! Показать носки!» – не знаю, почему у меня-то носки проверяли, а я теперь их видом в музее насладиться не могу. Не сдают их адмиралы на вечную память. Нет, не сдают.