Борис Слуцкий и Илья Эренбург - [5]
Эренбург очень точно определяет одну из особенностей гражданской лирики Слуцкого. “Слово (1)лирика(2), – пишет он, – в литературном просторечье потеряло свой смысл: лирикой стали называть стихи о любви. Такой (1)лирики(2) у Слуцкого нет ‹…›. Однако все его стихи чрезвычайно лиричны, рождены душевным волнением, и о драмах своих соотечественников он говорит как о пережитом им лично”.
В сравнительно небольшой газетной статье Эренбургу удалось представить Бориса Слуцкого, у которого еще не было ни одного опубликованного сборника, как большого, состоявшегося поэта, уже вошедшего в литературу на законное, причитающееся ему по праву место.
Хотя Эренбург отправил свою статью в редакцию “Литературной газеты” в 1956 году, после того как уже прошел ХХ съезд, публикация оказалась довольно трудным делом. Помог случай. “Статья Эренбурга была напечатана только потому, – пишет известный исследователь творческого наследия Эренбурга Б. Фрезинский, – что его (Эренбурга – П. Г.) антагонист, главный редактор (1)Литературной газеты(2) Вс. Кочетов (знаковая мрачная фигура тогдашней литературной жизни) – одиозный своей оголтелой (1)идейностью(2) сталинист, находился в отпуске; но это не значит, что у заказавших статью (1)антикочетовцев(2) была возможность опубликовать ее не глядя. ‹…› Цензурная правка, хотя и небольшая по объему, была существенной и четко характеризовала время”. Убрали упоминание Мандельштама. Хотя полностью напечатали фразу Эренбурга: “…если бы меня спросили, чью музу вспоминаешь, читая стихи Слуцкого, я бы, не колеблясь, ответил – музу Некрасова”, страхуясь, добились от автора оговорки: “Я не хочу, конечно, сравнивать молодого поэта с одним из самых замечательных поэтов России”. Убрали ремарку Эренбурга к строчкам Слуцкого о народе (“Не льстить ему. Не ползать перед ним…”) – “Он противопоставляет себя и отщепенцам и льстецам”. Наконец, выкинули весь абзац, в котором автор возлагал большие надежды на возрождение русской литературы после смерти Сталина.
“Вернувшийся в Москву Кочетов, – пишет Б. Фрезинский, – крайне разозленный статьей Эренбурга, мог только вослед напечатать дезавуирующий ее материал. Так появился в (1)Литгазете(2) сочиненный профессионалами этого дела опус (1)На пользу или во вред? По поводу статьи И. Эренбурга(2). Опус подписали именем школьного учителя физики Н. Вербицкого ‹…›”.
Вот что писала Эренбургу по поводу этой публикации недавно вернувшаяся из ссылки дочь Марины Цветаевой, Ариадна Эфрон:
“Что за сукин сын, который написал свои соображения (cвои ли?) по поводу Вашей статьи о Слуцком?.. Кто стоит за его спиной?…
А все-таки хорошо! Не удивляйтесь такому выводу… хорошо то, что истинные авторы подобных статей, уже не смеют ставить под ними свои имена, ибо царству их приходит конец”.
В январе 1957 года Слуцкого приняли в Союз писателей.
Слуцкого признали и оценили поэты старшего поколения – Николай Асеев, Михаил Светлов, Павел Антокольский. Прием Слуцкого в Союз писателей был тем крайне редким случаем, когда писателя принимают до выхода в свет его первой книги, и далеко не последним боем, который пришлось выдержать Слуцкому.
Борис Слуцкий стал первым поэтом “оттепели”, первым поэтом “десталинизации” сознания.
Статья Ильи Эренбурга принесла известность. Стихи принесли славу.
Свою славу Борис Слуцкий с присущей ему – необычной для поэта – скромностью называл “глухой славой”. Он же с исключительной социологической точностью и поэтической образностью описал особенности этой своей “глухой славы”. “До меня все лавры были фондированные, их бросали сверху. Мои лавры читатели вырастили на собственных приусадебных участках”.
Отныне дружба Эренбурга и Слуцкого приобрела новый характер. Это не была уже дружба двух интеллигентов, обреченных гибели (в конце сороковых Эренбург не мог не понимать, что, если события будут развиваться так, как они развивались, его не спасет никакая международная известность). Это было союзничество двух равноправных участников литературной, и не только литературной, борьбы.
Слуцкий был одним из тех людей, с кем Эренбург советовался во время работы над мемуарами “Люди. Годы. Жизнь”. Это кажется странным. Слуцкий еще не родился, а на книгу стихов Эренбурга Брюсов уже написал уважительную рецензию. Слуцкий еще и в школу не пошел, а мама Набокова уже знала наизусть “Молитву о России” известного поэта Эренбурга. Эренбург был старше Слуцкого на целую жизнь. Так о чем Илья Григорьевич мог советоваться со Слуцким, работая над своими мемуарами?
Воспоминания Эренбурга – не просто воспоминания. Сейчас трудно представить себе, что были для России второй половины ХХ века эти мемуары. Когда их читаешь сейчас, кажется, что читаешь просто список имен. Тогда почему именно про них Надежда Мандельштам, не пощадившая никого в своих мемуарах, отозвалась кратко, но сильно: “Хорошая, антифашистская книга”? Да потому, что каждое имя с маленькой характеристикой означало расширение мира, реабилитацию еще одного человека, спасение от забвения еще одного художника, поэта, писателя.
В этом помогал Слуцкий Эренбургу. Об этом он писал в своих стихах:
Многим очевидцам Ленинград, переживший блокадную смертную пору, казался другим, новым городом, перенесшим критические изменения, и эти изменения нуждались в изображении и в осмыслении современников. В то время как самому блокадному периоду сейчас уделяется значительное внимание исследователей, не так много говорится о городе в момент, когда стало понятно, что блокада пережита и Ленинграду предстоит период после блокады, период восстановления и осознания произошедшего, период продолжительного прощания с теми, кто не пережил катастрофу.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В сборнике эссе известного петербургского критика – литературоведческие и киноведческие эссе за последние 20 лет. Своеобразная хроника культурной жизни России и Петербурга, соединённая с остроумными экскурсами в область истории. Наблюдательность, парадоксальность, ироничность – фирменный знак критика. Набоков и Хичкок, Радек, Пастернак и не только они – герои его наблюдений.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга посвящена одному из самых парадоксальных поэтов России XX века — Борису Слуцкому. Он старался писать для просвещенных масс и просвещенной власти. В результате оказался в числе тех немногих, кому удалось обновить русский поэтический язык. Казавшийся суровым и всезнающим, Слуцкий был поэтом жалости и сочувствия. «Гипс на рану» — так называл его этику и эстетику Давид Самойлов. Солдат Великой Отечественной; литератор, в 1940–1950-х «широко известный в узких кругах», он стал первым певцом «оттепели». Его стихи пережили второе рождение в пору «перестройки» и до сих пор сохраняют свою свежесть и силу.
Новую книгу «Рига известная и неизвестная» я писал вместе с читателями – рижанами, москвичами, англичанами. Вера Войцеховская, живущая ныне в Англии, рассказала о своем прапрадедушке, крупном царском чиновнике Николае Качалове, благодаря которому Александр Второй выделил Риге миллионы на развитие порта, дочь священника Лариса Шенрок – о храме в Дзинтари, настоятелем которого был ее отец, а московский архитектор Марина подарила уникальные открытки, позволяющие по-новому увидеть известные здания.Узнаете вы о рано ушедшем архитекторе Тизенгаузене – построившем в Межапарке около 50 зданий, о том, чем был знаменит давным-давно Рижский зоосад, которому в 2012-м исполняется сто лет.Никогда прежде я не писал о немецкой оккупации.
В книге известного публициста и журналиста В. Чередниченко рассказывается о повседневной деятельности лидера Партии регионов Виктора Януковича, который прошел путь от председателя Донецкой облгосадминистрации до главы государства. Автор показывает, как Виктор Федорович вместе с соратниками решает вопросы, во многом определяющие развитие экономики страны, будущее ее граждан; освещает проблемы, которые обсуждаются во время встреч Президента Украины с лидерами ведущих стран мира – России, США, Германии, Китая.
На всех фотографиях он выглядит всегда одинаково: гладко причесанный, в пенсне, с небольшой щеткой усиков и застывшей в уголках тонких губ презрительной улыбкой – похожий скорее на школьного учителя, нежели на палача. На протяжении всей своей жизни он демонстрировал поразительную изворотливость и дипломатическое коварство, которые позволяли делать ему карьеру. Его возвышение в Третьем рейхе не было стечением случайных обстоятельств. Гиммлер осознанно стремился стать «великим инквизитором». В данной книге речь пойдет отнюдь не о том, какие преступления совершил Гиммлер.
В этой книге нет вымысла. Все в ней основано на подлинных фактах и событиях. Рассказывая о своей жизни и своем окружении, я, естественно, описывала все так, как оно мне запомнилось и запечатлелось в моем сознании, не стремясь рассказать обо всем – это было бы невозможно, да и ненужно. Что касается объективных условий существования, отразившихся в этой книге, то каждый читатель сможет, наверно, мысленно дополнить мое скупое повествование своим собственным жизненным опытом и знанием исторических фактов.Второе издание.
Очерк этот писался в 1970-е годы, когда было еще очень мало материалов о жизни и творчестве матери Марии. В моем распоряжении было два сборника ее стихов, подаренные мне А. В. Ведерниковым (Мать Мария. Стихотворения, поэмы, мистерии. Воспоминания об аресте и лагере в Равенсбрюк. – Париж, 1947; Мать Мария. Стихи. – Париж, 1949). Журналы «Путь» и «Новый град» доставал о. Александр Мень.Я старалась проследить путь м. Марии через ее стихи и статьи. Много цитировала, может быть, сверх меры, потому что хотела дать читателю услышать как можно более живой голос м.
«История» Г. А. Калиняка – настоящая энциклопедия жизни простого советского человека. Записки рабочего ленинградского завода «Электросила» охватывают почти все время существования СССР: от Гражданской войны до горбачевской перестройки.Судьба Георгия Александровича Калиняка сложилась очень непросто: с юности она бросала его из конца в конец взбаламученной революцией державы; он голодал, бродяжничал, работал на нэпмана, пока, наконец, не занял достойное место в рядах рабочего класса завода, которому оставался верен всю жизнь.В рядах сначала 3-й дивизии народного ополчения, а затем 63-й гвардейской стрелковой дивизии он прошел войну почти с самого первого и до последнего ее дня: пережил блокаду, сражался на Невском пятачке, был четырежды ранен.Мемуары Г.