Борис Парамонов на радио "Свобода" 2007 - [36]

Мне эта концовка кажется замечательной; из газетных отзывов с удовольствием узнал, что так думаю не я один. По таким поводам всегда Шкловского вспоминаю, утверждавшего, что у настоящего произведения искусства не бывает конца: оно стремится быть неким замкнутым на себя кругом, способным еще раз начаться. Круг – эмблема целостности, самодовлеющей полноты – модель бытия, сказали бы философы романтической школы. И у Набокова подобная мысль есть, и неоднократно он строил свои вещи по круговой модели: например, глава о Чернышевском в «Даре» или рассказ, так и названный – «Круг».

Но зрителям «Сопрано» не до художественных эффектов, они чувствуют себя обманутыми. Одна читательница написала в газету: я придумала свою концовку: прекращаю подписку на канал HBO и, сидя в темной комнате, буду воображать что вздумается, никому не платя.

Ведь это аргумент, к которому прислушаются телевизионные боссы. Создан нежелательный прецедент: платит-то зритель. А покупатель всегда прав. Рынок – это вам не эстетика, это серьезное дело. Дэвид Чэйз сможет укрыться в своем шато и наслаждаться жизнью, но доверят ли ему бизнес в следующий раз? Тут задумаются и сами творцы: эстетический эффект дело одноразовое, а замки на Луаре или в Палм Бич требуют постоянных расходов. Зрелища не менее важны, чем хлеб, без них демократии  не бывает. США – это же не Швейцария эпохи Вильгельма Телля. Впрочем, его упражения с луком и яблоком тоже зрелище.

Дэвид Чэйз, при все своем эстетизме, не попал в яблочко.  Набоков писал: попадает в цель та стрела, которая летит вечно.

Радио Свобода © 2013 RFE/RL, Inc. | Все права защищены.

Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/399381.html

* * *

[Русский европеец Фаддей Булгарин] - [Радио Свобода © 2013]

В новые, постсоветские времена появилась возможность открыть и исследовать всякого рода лакуны в русском прошлом, ввести в исторический оборот замалчивавшиеся ранее фигуры. Одним из таких как бы вновь открытых деятелей стал Фаддей Венедиктович Булгарин (1789 — 1859), письма и агентурные записки которого в III Отделение издал историк А.И.Рейтблат.

О Булгарине-журналисте, писателе, издателе первой русской коммерческой газеты «Северная пчела» — конечно, знали всегда — как, скажем, о Дантесе. Он обладал самой настоящей Геростратовой славой — был известен как доносчик, сотрудничавший с политической полицией Николая I, пресловутым III Отделением. В свое время многие его доносы опубликовал историк Лемке в книге «Николаевские жандармы и русская литература». Нынешнее издание отличается от той книги тем, что в нем представлены все до сих пор выявленные документы в этой связи. Книга, в которой они собраны, называется «Видок Фиглярин» — так прозвал Булгарина ни кто иной как Пушкин, автор многих эпиграмм на этого юркого деятеля и двух замечательных о нем фельетонов, опубликованных под псевдонимом Феофилакт Косичкин; эти пушкинские фельетоны — шедевр русской журналистики. Видок — имя знаменитого французского сыщика, издавшего широко читавшиеся Записки; а сыск в старые времена в порядочном обществе считался позорным делом, полицейским чиновникам не подавали руки. Естественно, не жаловали и доносчиков. Составитель нынешней книги о Булгарине А.И.Рейнблат сделал попытку понять Булгарина глубже.

Безусловно, Булгарин предстает в трактовке почтенного историка более объемной фигурой. Человек он был, конечно, весьма интересный. Во-первых, он самый настоящий европеец в России: родился в Польше в семье обедневшего дворянина и стал поневоле русским, когда произошел один из разделов Польши. Учился в русском военно-учебном заведении, где пришлось ему нелегко — вроде как Маше Шараповой в теннисной академии Боттильери: подростки не любят чужаков. Выйдя офицером, Булгарин участвовал в войнах против Наполеона и даже отличился. Потом дело повернулось так, что из армии ему пришлось уйти, и он вернулся в Польшу, которая снова попала под Наполеона, и тогда он очутился в польских частях наполеоновской армии. Поляки обожали Наполеона, беззаветно за него умирали, считая освободителем Польши и будущим восстановителем польской государственности. Он вил из них веревки: послал, например, подавлять испанских мятежников, знаменитую герилью, воспетую Гойей. Такова ирония польских судеб. Булгарин принимал участие в этой экспедиции. Участвовал он и в наполеоновском походе на Россию; хорошо зная местность, через которую проходила Великая Армия, он был полезным проводником, показал, в частности, брод через реку Березину. Он отличился и у Наполеона, получил чин капитана и даже орден Почетного легиона. После падения Наполеона Булгарин опять в Польше — и начинает заниматься литературой. Это приводит его в Петербург, где он сближается с самыми что ни на есть передовыми кругами, даже с декабристами, — и числит в своих друзьях даже Грибоедова.

Булгарин действительно не был — или, скажем так, не совсем был — той комически-карикатурной фигурой, которой его представляли мемуаристы, а по их следам и Тынянов в романе «Смерть Вазир Мухтара» и в повести «Малолетный Витушишников». Толковость и, так сказать, урбанность Булгарина сомнению не подлежит.