Wednesday, June 5th, 2013
Борис Парамонов на радио "Свобода"- 2007
Борис Парамонов
">[email protected]
Сотрудничает с РС с 1986 года. Редактор и ведущий программы "Русские вопросы" в Нью-Йорке.
Родился в 1937 г. в Ленинграде. Кандидат философских наук. Был преподавателем ЛГУ. В 1978 г. эмигрировал в США. Автор множества публикаций в периодике, книг "Конец стиля" и "След". Лауреат нескольких литературных премий.
[Русский европеец Сергей Довлатов] - [Радио Свобода © 2013]
Сергей Донатович Довлатов (1941—1990) — новое имя русского литературного пантеона. Писателей и знаменитых, и хороших сейчас, слава Богу, много в России, но Довлатов — особая статья: это новая русская слава, миф и, как начинают поговаривать, — классик. Обязательное условие всякой славы, как говорится об этом у Чехова в рассказе «Учитель словесности», — памятник в Москве. Памятника в Москве Довлатову пока не поставили, но мемориальную доску в Петербурге открыли, при стечении публики и телевидения, и аж в присутствии губернатора Валентины Матвеенко. Памятник в Москве на Арбате поставлен Окуджаве; смело можно сказать, что популярность Довлатова никак не уступает популярности Окуджавы. Есть и некоторое отличие в характере славы того и другого. Окуджава, что ни говорите, — любимец интеллигенции, прежде всего. С Довлатовым несколько по-другому и, пожалуй, круче.
Рядом с нынешней мемориальной доской на улице Рубинштейна, около этого громадного дома, в котором жил Довлатов, стоял, помнится, пивной ларек — один из бастионов советской цивилизации, институция, нежно любимая народом, в том числе интеллигенцией, которая опохмелялась ничуть не реже, чем представители рабочего класса. Да если говорить все по порядку, так самые интересные люди — некая новая прослойка в пресловутой «прослойке» — были как раз среди этих интеллигентных ханыг. Вот это и были герои Довлатова.
Критик Андрей Арьев пишет в предисловии к трехтомному собранию сочинений Довлатова:
…Он питал заведомую слабость к изгоям, частенько предпочитая их общество обществу приличных — без всяких кавычек — людей. Нелицемерная, ничем не защищенная открытость дурных волеизъявлений представлялась ему гарантией честности, благопристойное существование — опорой лицемерия. Симпатичнейшие его персонажи — из этого круга людей… Аутсайдеры Довлатова — без всяких метафор — лишние в нашем цивилизованном мире существа. Они нелепы с точки зрения оприходованных здравым смыслом критериев и мнений. И все-таки они люди. Ничем не уступающие в этом звании своим интеллектуальным тургеневским предтечам.
Конечно, термин «лишние люди» в России традиционно относят к интеллигенции, лишенной возможности реализоваться в подавленной всяческими репрессиями стране. И у Довлатова его персонажи — в основном, представители богемного андерграунда, всякого рода не печатающиеся поэты-метафизики. Но у него есть и другие герои, из других общественных слоев — например, спившиеся колхозники или солдаты лагерной охраны. Довлатов увидел и показал, что лишними в коммунистической утопии оказались буквально все, образовалось некое единое лагерное братство — лагерное хоть в смысле Солженицына, хоть в смысле «социалистический лагерь». Этот каламбур, кстати, очень был в ходу. Помню одного поляка, говорившего: «Наш барак в лагере — самый веселый».
Популярность, слава Довлатова, любовь к Довлатову повсеместны, потому что его читают как лагерники, так и вохра. Он сумел показать, что это люди одного порядка. Поэтому шедевром Довлатова был и останется рассказ «Представление» — о том, как в лагере была разыграна пьеса об Октябрьской революции в исполнении зэков. В роли Ленина — рецидивист Гурин. Мало кто обращает внимание на то, что сюжет рассказа фантастичен, абсолютно не реален. В советских местах заключения была своего рода политическая этика — не позволялись не только бунты, естественно, но и никакие знаки солидарности заключенных с советским строем; например, в тюрьмах перед Первым мая и Седьмым ноября у зэков изымались красные майки — чтоб никто не мог помахать красным из тюремного окошка, приветствуя идущую по воле демонстрацию трудящихся. Рассказ Довлатова в этом смысле — выдумка, но выдумка, поднявшаяся до символа всей советской жизни. Мы читаем «Представление» и понимаем, что в роли Ленина заключенный Гурин и народный артист СССР Михаил Ульянов — одно и то же.
Феномен Довлатова — он сумел сделать хорошую литературу любимой народом. Это очень трудно и, главное, редко. О ком еще из русских писателей это можно сказать? Есть культовые книги, романы — это, конечно, дилогия об Остапе Бендере и «Мастер и Маргарита». Довлатов романов не писал, поэтому имя, всплывающие рядом с ним, — Зощенко. Зощенко — это очень высокая литература, бывшая в то же время необычайно популярной. Интересно сравнить Довлатова и Зощенко в отношении их писательских приемов. И тут разница обозначается большая.
Зощенко — необыкновенный мастер языка, игры с языком, словесник. Что в этом смысле можно сказать о Довлатове? Послушаем. Вот Иосиф Бродский:
Сережа был, прежде всего, замечательным стилистом. Рассказы его держатся больше всего на ритме фразы, на каденции авторской речи. Они написаны как стихотворения: сюжет в них имеет значение второстепенное, он только повод для речи. Это скорее пение, чем повествование, и возможность собеседника для человека с таким голосом и слухом, возможность дуэта — большая редкость. Собеседник начинает чувствовать, что у него каша во рту, и так это на деле и оказывается.
