Борцы - [12]

«Нет есть, есть! — неожиданно одёрнул он себя. — Я натренирую его, сделаю из него борца и выпущу на манеж. Я отдам ему всё, что знаю. Это будет второе рождение Ефима Верзилина. Я ему дам своё имя. Выступления его будут блестящими, как фейерверк!»

— Бутылку коньяку! — сказал он подошедшему официанту. И когда тот повернулся, чтобы выполнить приказ, спросил: — Ну как? Придёт?

— Ушли‑с.

— Хорошо. Давайте вино. Да побыстрее.

Сейчас он торопился, горлышко бутылки брякало о стекло пивного бокала, когда он наливал коньяк.

Выпив, он ещё раз наполнил бокал и ещё раз выпил. И только после этого расправился с остатком бифштекса.

— Ещё порцию!

— Может с перчиком?

— А! Всё равно. Давайте с перчиком…

Пахло лавровым листом, перцем, томатом.

«Не приведут», — тоскливо подумал Верзилин, сердито отвернулся, взглянул в окно.

Он не пил уже несколько лет и думал сейчас, что хмель ударит ему в голову, но, к своему удивлению, пока опьянения не почувствовал.

«Я потому и разговорился, потому и шикую, потому и духа не теряю, что наконец–то нашёл выход», — подумал он.

— Пришли‑с, — почтительно произнёс над ухом официант.

Здоровенный детина, по костюму напоминающий приказчика, стоял в рамке освещённых дверей и приглядывался к полумраку зала. Для Верзилина гладиаторская каска и брезентовый костюм были так неотделимы от Ивана Татаурова, что он сначала не узнал парня.

— Не зажечь свет? — спросил официант.

— Иван, будь ты неладен, иди сюда! — крикнул Верзилин.

— Доброго здоровья, — сказал Татауров, и лицо его расплылось в улыбке.

— Иди, иди.

— А я‑то не пойму, кто меня звал…

— Да садись, садись… Ишь ты какой… богатырь… Прибор один. И порцию бифштекса. И бутылку вашей хвалёной зубровки… Ну, так как дела, гладиатор?

— Чего это?

— Гладиатор, говорю… Это я так тебя тогда прозвал. Потому что каска у тебя золотая… как у гладиатора.

— Дак что — отдыхаем… пока пожара нет.

— А отдохнуть–то ты, видно, любишь?

— Дак ведь кто не любит… это самое… ежели… — сказал неопределённо Татауров и положил огромную руку на белую скатерть стола. На тыльной стороне его ладони была вытатуирована бабочка.

— Ты в пожарные, наверное, пошёл, чтобы меньше работать, чем в другом месте? — спросил Верзилин.

— Ученьями мучают… Уйду… В охрану, на завод к примеру. Там только сиди…

— Так зато и платят за одно сиденье меньше… Эх, Ваня, тебе бы грузчиком работать — зарабатывал бы, наверное.

— Работал.

— Ну и что?

— В охрану пойду. Там, как в пожарной, харчи и одежда готовая, а только сиди…

— А ты лучше ко мне иди.

— Куда это? — подозрительно спросил Татауров. — Грузчиком? — Верзилин откинулся на спинку стула и громко рассмеялся.

— Борцом.

— В цирк, значит? — спокойно поинтересовался парень.

— Ишь, шея–то… как у быка, — через столик пригнул его к себе Верзилин.

— Так ведь и у вас… не хуже… тоже как у этого зверюги, — показал парень на бутылку, принесённую официантом, и позвякал пальцами по зубру, роющему землю копытами.

— Дай–ка я тебе молочка от этого зверюги налью.

— Благодарим покорно. Как раз после баньки — хорошо.

— Ну, после бани, сам Пётр Великий говорил: хоть укради, да выпей.

— А себе?

— И себе налью. Ради встречи почему не выпить?.. Бифштекс готов?

— Будьте любезны… Лимончика к коньячку не изволите?

— Так что, Ваня? Идём ко мне?.. Нет, не в цирк… сперва. Сперва не в цирк. Сперва — ко мне. А? Я из тебя борца сделаю. А потом — бороться. Во всех цирках… Даже у Чинизелли. Знаешь цирк Чинизелли? А?

— Знаю.

— Вот даже у него будешь бороться… Так постараемся, всех победишь… И Александра Мальту победишь… и других. Ничем больше не будешь заниматься, только борьбой… Как в Древней Греции… Эх, Ваня, вот где ценили силу, ловкость и красоту человеческого тела… И памятники победителям ставили, и на фресках изображали… всё равно как фотография… и на вазах… Свет включите, пожалуйста… Эх, жалко… это разве вазы… А ещё древние считаются… Одни орнаменты… Цветы разные да птицы. А есть вазы, где борцы изображены… или дискоболы… Одним еловом, спортсмены… Выпьем за спортсменов, Ваня… Так хорошо… Эх, давно я не пил, поэтому и опьянел, наверное… Я тебе такие вазы покажу… И памятники тоже… Скульптуры, иначе говоря… Эх, Ваня, пойдёшь ко мне? А? Ну, скажи?.. Ты ведь боролся когда–нибудь?.. Конечно, я так и знал. Такой богатырь не мог не бороться… Так по рукам? Идём? А? Я тебя от всего освобожу… Деньги пока ещё есть… Путь твой будет блестящим, как фейерверк. Везде портреты… И в магазинах, под стеклом. Даже у Елисеева… И в газетах, и в афишах… аршинными буквами… А звать тебя будут Ефим Верзилин… Потому что я так хочу. Слыхал о таком борце?.. Слыхал… Ах ты, дорогой мой гладиатор… Дай я тебя поцелую…

9

Комната сразу же оказалась мала, чего не ощущалось при борьбе с послушным берёзовым идолом.

— Куда ты к чёрту вырываешься! — раздражался Верзилин. — Ты борись, а не бегай по комнате!

Татауров засопел, обхватил учителя, приподнял над полом, но Верзилин выскользнул, сказал, тяжело дыша:

— Эх!.. Ты всё берёшь на силу… потому что восемь пудов в тебе. А надо — взять на приём… Видишь, у меня рука плохо сгибается и я легче тебя… а тебе не удаётся… одолеть.

Один раз он швырнул через себя Татаурова так, что тот рассадил в кровь половину лба.