БОМЖ Вера - [20]

Сын важно кивнул.

Мы вернулись в больницу. Я оставил Пашку в коридоре посмотреть мультики, а сам направился в палату. Людка лежала на кровати и листала журнал. Я молча вырвал его у нее из рук и швырнул в сторону. Людку схватил за халат, рывком поднял с кровати и впечатал в стену. Жена сильно ударилась затылком, но не проронила ни звука. В ее взгляде застыл ужас.

— Ты, падла, еще раз Пашку хоть пальцем тронешь, я тебя живую закопаю, ясно? — Жена, не мигая, смотрела на меня. — Я задал вопрос! — Говорил я тихо, почти шипел, — отвечай, сука! Тебе ясно?!

— Й-й-й-яс-с-сно… — Наконец выдавила она из себя.

Я вышел из палаты не попрощавшись.

В офисе, стоило мне переступить порог своего кабинета, зазвонил телефон. Это был Малыш.

— Толян, я зайду, разговор есть.

— Ага, и пушку не забудь… Козел, — добавил я, когда собеседник уже положил трубку.

Малыш вошел в кабинет и начал сразу с порога:

— Толян, прости. Прости, братан. Все на нервах. Все так совпало, не держи зла, нам надо быть вместе, вместе делать дело. Лады?

Я молчал. Любую обиду, нанесенную мне, я простил бы с легкостью, но когда задевали моих близких, моих любимых… Я молчал, а Малыш так и застыл посреди кабинета.

— Садись, Малыш, что у нас нового?

Крылов сел в кресло и закинул ногу на ногу.

— Плохо дело. С Володьки взяли подписку о невыезде, дело завели. Статья пока ерундовая, но кто его знает, что они дальше придумают. Завод соскочил. Пузыря закрыли, Сыромятников на свободе.

— Рад за него.

— Ты чё, серьезно?!

— Он нормальный мужик, Малыш. И, смотри, он победил. Молодец.

— Толян, ты обалдел совсем?! А мы? Мы же в заднице сидим!

— Так сами виноваты. Ладно, Малыш, что делать-то? Я с Пистоном встречался, но мне очень не понравился наш разговор. Такое чувство, что он ведет свою игру.

— Урод! Да я его сдам с потрохами, пусть только попробует!

— А себя тоже сдашь вместе с ним?

— В смысле?

— Ну что в смысле… Сдашь его, сдашь и себя, он же для нас дела делал. Потому он такой смелый.

— Да уж. Я об этом не подумал. Но, может, тебе показалось?

— Дай Бог.

— Ладно, подчищаем все хвосты. Посмотри бумаги, телефоны, адреса, чтобы ничего не осталось в офисе, в кабинете. Я уже проинструктировал сотрудников, но их пока не трогали.

— И ладно, глядишь, обойдется.

Не обошлось… На следующий день курьер привез мне повестку. Меня вызывали на допрос с Прокуратуру, где и выяснилось, что Пистон меня сдал. Через полгода я узнал, что ему пообещали свободу в обмен на эти показания. Уволенный же из Органов Пистон долго не горевал и смылся на свою кипрскую виллу — подальше от тех, кто мог от него потребовать заплатить по счетам.

Пашка угасал на глазах. Мы больше не гуляли. Сын похудел, у него выпали почти все волосы, улыбка, казалось, навсегда покинула до предела осунувшееся детское личико. Я еще несколько раз приезжал на набережную, беседовал с владельцами собак, рыбаками: все твердили одно — никого здесь не было. Я начал думать о том, что возможно повредился рассудком. Все это походило на мистику. Пашка, только сын помогал мне гнать прочь мысли о самоубийстве. Он был жив, и я должен жить ради него.

Через неделю взяли Вована. Его посадили в Бутырку. Малыш к тому времени ушел в запой. Еще через три дня на допрос вызвали меня. Подходя к кабинету следователя, я не был уверен, выйду ли отсюда без конвоя. На этот раз обошлось. В сложившейся ситуации мне трудно было что-либо инкриминировать. Следователь ходил вокруг, да около, пытаясь меня подловить, но я был воробей стреляный. На допросе я забывал все слова, кроме «да» и «нет». Я не пускался со следователем в разговоры, ничего не пояснял, не доказывал, а просто отвечал — тупо и односложно. Через пару часов уставший следак отпустил меня, зло бросив на стол подписанный пропуск на выход. На улице, по пути к машине, я услышал звонок мобильника. Звонил доктор с Каширки. Мое сердце замерло. Пашка! Меня уверили, что с сыном все в порядке, но попросили приехать в больницу.

— Анатолий, э-э-э-э-э…

— Можно просто по имени, — я сидел в кресле в кабинете главного врача. Доктор Полей устроился в кресле напротив. Пожилой еврей был абсолютно лыс, на длинном крючковатом носе повисли очки в черной роговой оправе.

— Хорошо. Так вот, ваша жена выписалась из больницы.

— В смысле?

— В прямом. Отказалась от лечения, забрала сына и ушла, оставив расписку.

— Аркадий Моисеевич, но лечение?

— Оно еще не закончено.

— А шансы есть?

— Ну… — Доктор замялся, — видите ли, не хочу вас обманывать, ваш случай тяжелый, но шансы остаются всегда, сами понимаете. Чудеса иногда случаются.

— Чудеса… Да, но как могла Людка, в смысле Людмила уйти?

— Сам не понимаю, она сказала что-то типа «мне все надоело, вы, ваша какая-то там больница, мы уезжаем». Собрала вещи и была такова.

— Понятно. Доктор, я могу вернуть сына в больницу?

— Конечно, Анатолий! И, мне кажется, это будет очень правильным решением. Нам надо закончить курс химиотерапии.

— А можно ли найти сиделку?

— То-есть?

— Ну, думаю, жена больше не сможет находиться здесь с ребенком, а у меня работа. Я готов заплатить.

— А, понимаю, что же я могу вам порекомендовать одну женщину. Аккуратная, любит детей, с медицинским образованием.