Луиза Гюгонне не соглашалась «говорить о политике» в листовке, цель которой — воодушевить рабочих на борьбу против увольнений и открытия цеха «РО» как непосредственной причины увольнений.
Пьеретта, окончив беседу с Жакларом, вмешалась в разговор. В принципе она была согласна с доводами Шардоне. Но она полагала, что листовка составлена им в слишком общих и недостаточно ярких выражениях.
— Вот упрямица-то, — пожаловался мне Шардоне. — А все-таки молодец, что добилась здесь у них, в Клюзо, объединения рабочих.
Затем он спросил меня, какого я мнения о его листовке. Я тоже считал, что звучит она слишком отвлеченно. Вместе с Пьереттой мы стали набрасывать новый вариант.
Старик Кювро недавно приехал из Сент-Мари-дез-Анж. Железнодорожники обещали принять участие в завтрашней демонстрации — они все вместе прибудут с тринадцатичасовым поездом. И еще сегодня к вечеру пришлют отряд в помощь забастовщикам для расклейки плакатов.
— А кто обеспечит охрану расклейки? — обратилась Пьеретта к Миньо.
— Я думаю поручить это дело членам СРМФ, — ответил тот.
— Вот как! — заметила Пьеретта.
Один товарищ, служащий префектуры, только что позвонил в комитет и сообщил, что несколько машин с полицейскими уже отправлены в Клюзо. А молодежь всегда не прочь побузить, Поэтому Пьеретте хотелось, чтобы расклейкой плакатов занялись «серьезные товарищи, которые спокойно и невзирая ни на что довели бы работу до конца».
— Пьеретта права, — подтвердил Шардоне.
— А ты кого предлагаешь? — спросил Миньо.
— Попросим-ка Визиля организовать отряд для защиты расклейщиков, вдруг предложил старик Кювро.
— Он даже не потрудился сюда явиться, — сказала Пьеретта. — Но мысль хорошая.
— Нет, нет и нет, — запротестовал Миньо.
Визиль был тот самый железнодорожник и помощник брандмейстера добровольной пожарной дружины, бывший командир партизанского отряда, который тогда на балу, выступив на защиту Бомаска, помог навести порядок и проделал это, надо признаться, не без некоторого фанфаронства.
— Это настоящий анархист! — воскликнул Миньо.
— Правда, с ним столковаться нелегко, — согласилась Пьеретта, — но, во всяком случае, это не мальчишка.
— Ну, пошла… — прервал ее Миньо и, повернувшись к Шардоне, начал перечислять секретарю все провинности Визиля против партийной дисциплины.
Шардоне вопросительно взглянул на Пьеретту.
— Самая подходящая для него работа, — сказала она.
— Пускай Пьеретта делает как знает, — заключил Шардоне, повернувшись к Миньо.
Весь этот вечер Шардоне предоставлял Пьеретте полную свободу действий. Не то чтобы он делал это с заранее обдуманным намерением, но все присутствующие, и я в том числе, невольно прониклись уважением к Пьеретте: достаточно было видеть, как внимательно она выслушивает каждого, кто бы что ей ни говорил, как умеет в двух словах изложить смысл расплывчатого предложения, а затем подсказать правильное решение. И все так спокойно, так понятно, что каждый отходил от стола в полное уверенности, что Пьеретта лишь выразила его собственную мысль.
Шардоне почти ничего не знал об особенностях борьбы в Клюзо. Публично он вообще выступал с трудом. Будучи по натуре человеком холодным, он не умел увлечь за собой ни отдельных людей, ни массы. Но сначала в партизанском отряде, а затем на посту секретаря федерации он в совершенстве овладел техникой руководства, которая больше чем наполовину складывается из умения незаметно предоставлять свободу действия тому, кто оказался на уровне порученных ему задач, и терпеливо, исподволь отстранять тех, кто не справляется, заменяя их более подходящими людьми: так действуют великие полководцы, великие предприниматели и великие революционеры.
— Сходи за Визилем, — попросила Пьеретта старика Кювро.
В эту минуту в зал вошел молодой пикетчик.
— Филипп Летурно хочет с тобой поговорить, — обратился он к Пьеретте. Что нам с ним делать?
— Делать с ним ничего не надо, — смеясь, ответила Пьеретта. — Одно из двух: ты или впустишь его, или не впустишь, вот и все…
— Визиль имеет последователей, — не унимался Миньо.
— Впусти Летурно, — сказала Пьеретта пикетчику.
Филипп одним рывком распахнул дверь, огляделся в накуренном зале, ища взглядом Пьеретту, и направился прямо к ней.
— Тут у меня для вас кое-что есть, — сказал он и стал судорожно шарить по карманам, как всегда набитым бумагами.
На Филиппе был спортивный пиджак из клетчатой материи желто-оранжевых тонов, из-под расстегнутого ворота рубашки виднелась грудь, поросшая густой белокурой шерстью.
Так как поиски не увенчались успехом, Филипп вывалил на стол все бумаги и с минуту нервно рылся в их беспорядочной куче. Как только он появился, в зале воцарилось молчание. Молодые пикетчики вошли вслед за ним и встали полукругом за его спиной. Рабочие, сидевшие вдоль стен на скамьях, тоже поднялись и приблизились к столам, составленным «покоем». Все взгляды были устремлены на Филиппа.
Наконец Филипп обнаружил оба номера газеты, которые он, выходя из дому, свернул чуть ли не в десять раз, так что их трудно было отличить по формату от обыкновенного конверта. Неловким жестом он развернул газету.
— Вот, посмотрите, — сказал он, — я тут обвел синим карандашом две заметки. По-моему, они могут представить для вас интерес.
