Но в результате протеста, заявленного посольством США, французское правительство запретило экспорт в Китай паровозов, поскольку они включены в список „стратегических материалов“.
Пекин незамедлительно передал заказ группе английских промышленников, которые с радостью ухватились за это предложение. Британское правительство не чинит препятствий поставкам».
Вторая заметка в газете (от конца октября) гласила:
«РАЗДОРЫ В АПТО
Основные итальянские поставщики шелка-сырца прекратили поставки французскому акционерному обществу АПТО, которое, как стало известно, в связи с этим находится в затруднительном положении.
По-видимому, это эпизод борьбы за контроль над АПТО между двумя конкурирующими группами: франко-английским банком В. Эмполи и Кº и американской группой Дюран де Шамбора, которая в течение последних лет приобрела несколько крупных пакетов акций АПТО и предполагает переоборудовать французские предприятия для выпуска искусственного шелка из сырья, поставляемого американскими фабриками».
— Какой кретин мог вообразить, что меня интересует вся эта волчья грызня? — проворчал Филипп.
Было уже два часа пополудни. Филипп только что встал с постели. Приходящую прислугу он отослал, даже не открыл ей двери. Теперь он старался спать как можно больше, в надежде хотя бы таким путем убить бесконечно длинные часы. Газеты он швырнул на полку книжного шкафа без дверец. Об увольнениях и стачке он еще ничего не знал.
Вот уже целую неделю Красавчик не являлся на их ежедневные свидания, и Филипп выходил из дому только в кафе, где можно было поиграть в шары. Заведение это стояло в стороне от Клюзо, на Лионском шоссе, посещали его барышники, владелец скобяной давки и старшие мастера фабрики.
В послеобеденные часы, когда посетителей не было, официантка принимала клиентов в зале второго этажа, облюбовав для этой цели диван, помещавшийся в уголке между буфетом в стиле Генриха II и креслом, обитым оливково-бурым плюшем. Филипп угощал хозяйку вином, играл в шары со старшими мастерами и в карты с барышниками. К закрытию кафе он каждый раз до того напивался, что хозяйке с официанткой приходилось отводить его домой, причем во избежание скандала и пересудов они выбирали самые глухие переулки.
Официантке не исполнилось еще и восемнадцати лет, у нее было весьма заманчивое декольте и наглый взгляд. Филипп все чаще и чаще подымался в верхний зал. Это вдруг стало для него настоятельной потребностью. Девица вела себя с ним крайне грубо, бесцеремонно обшаривала и очищала его бумажник и карманы и притом непрерывно его поносила. Филипп бросался на нее, но, даже уступая ему, девица не прекращала брани и щипала его до крови. Филипп наслаждался, открывая в себе мужские достоинства. Вопреки мечтам наяву или, быть может, благодаря им он вдруг стал бояться, что очутится в дурацком положении, если Пьеретта в один прекрасный день приблизит его к себе, — словом, повторится та же история, в которой он в свое время с отчаянием и страхом признался матери, а она направила его к специалисту по психоанализу.
Только во вторник вечером от одного старшего мастера он узнал об увольнениях и стачке. Но он уже достаточно выпил и выслушал это известие рассеянно.
В среду его разбудил стук — это стучал дедушка в ставни окна, выходившего в парк. Валерио Эмполи с самого утра пытался связаться по телефону с Филиппом и в конце концов решился позвонить старику Летурно. Рассыпаясь в извинениях и любезностях, он попросил позвать к телефону пасынка.
Филипп, как был в халате, пошел в «замок» и вызвал банк.
— Ты прочел газеты, которые я тебе прислал? — спросил Эмполи.
— Нет, — ответил Филипп. — А какие газеты?
— Два номера «Эко дю коммерс».
— Ах, эти. Да, прочел две заметки, отчеркнутые синим карандашом.
— Вот именно, — отозвался Эмполи. — Надеюсь, эти заметки заинтересуют твоих друзей.
— Каких друзей? — спросил Филипп.
— Ну, этого почтового служащего и молодую женщину…
— Ах да… — протянул Филипп.
— Ты по-прежнему с ними встречаешься?
— Ну конечно, — ответил Филипп.
— Так вот что, — сказал Валерио, — если ты не желаешь показаться подозрительным в их глазах, советую тебе ничего не говорить о нашей теперешней беседе…
— Не понимаю… — прервал Филипп.
— Я говорю, чтобы не показаться подозрительным в их глазах.
— А-а, — протянул Филипп.
— Ну, как там у вас в Клюзо?
— Плохо, — ответил Филипп.
— Вот как?
Последовало молчание.
— Значит, до четверга…
— Почему до четверга? — спросил Филипп.
— Да как же… — сказал Эмполи.
— Ах да… до четверга.
— До четверга, — повторил Эмполи и повесил трубку.
В продолжение всего разговора старик Франсуа Летурно не отходил от внука.
— Из-за чего вы тут торгуетесь? — спросил он.
— Я вовсе не торгуюсь, — ответил Филипп. — Я даже на это не способен.
— Хорошенькое вы затеяли дельце, — яростно крикнул старик Летурно.
Филипп пожал плечами.
— Я никогда ничего не затеваю, — огрызнулся он.
Дедушка оглядел его с головы до ног.
— Уже полдень, — сказал он, — а ты еще до сих пор из халата не вылез. Будь я хозяином, я бы тебя немедленно турнул, не посмотрел бы, что ты мой родной внучек.
— Я бы вам только спасибо сказал, — ответил Филипп.
