Бомарше - [113]

Чтобы выйти из этой тягостной ситуации, Бомарше призвал на помощь весь свой такт, которого обычно ему не хватало, и ответил просительнице письмом, которое признано одним из лучших образцов эпистолярного стиля:

«Я как нельзя более тронут тем, что вы говорите мне о чести и долге, но, будучи самого высокого мнения о своем собственном остроумии, кое поддерживает несчастных в беде, я почти с болью открыл для себя, что в таком мрачном месте, в коем вы сейчас находитесь, среди всех этих неприятностей, искрится и рвется наружу такой ум, такое очарование и такой веселый нрав. Чувство, которое движет сейчас моим пером, лучше, чем самая веселая шутка в мире докажет вам, как далек я от того, чтобы использовать это перо во вред вам, сударыня, к кому я испытываю самое искреннее уважение…»

Эта переписка, из которой мы приводим только короткий отрывок, совпала по времени с полемикой, начавшейся между ним и вернувшейся во Францию в женском обличье кавалершей д’Эон; все это очень осложняло жизнь Бомарше, которому в тот момент нужно было срочно отвечать на мемуар графа де Лаблаша.

Гюден настоял-таки на их срочном отъезде из Парижа, и вскоре друзья прибыли в устье Шаранты, а потом в Бордо, чтобы проинспектировать состояние судов, принадлежавших торговому дому «Родриго Горталес». В Бордо Бомарше оказали поистине восторженный прием, по которому он мог судить о своей необыкновенной популярности. Затем он отправился в Марсель под именем Дюрана, посетив по пути «с познавательной целью» Лангедок. Из Марселя Бомарше отправил в Америку свой корабль «Счастливый», десять месяцев простоявший на приколе в Старом порту из-за козней лорда Стормонта, и, наконец, появился в Экс-ан-Провансе, где узнал, что по его делу до сих пор не назначены слушания.

По возвращении в Париж Бомарше поранил правую руку и воспользовался этим, чтобы не отвечать письмом на очередные просьбы г-жи де Годвиль, а отправил к ней Гюдена. Однако верный Гюден, приложивший столько усилий, чтобы вырвать Бомарше из объятий его любовницы, видимо, тоже не устоял перед чарами этой обольстительницы. Пьер Огюстен был не прочь использовать влюбленность друга, чтобы окончательно порвать с ней, но ничего не получилось: г-жа де Годвиль не могла забыть подвигов своего экс-возлюбленного и жаждала денег. Отвергнув Гюдена, она вытянула у Бомарше двенадцать луидоров, который сопроводил свой вынужденный щедрый подарок следующим предостережением: «Заклады и лотерея — вот два неиссякаемых источника разорения».

Как раз в это время в Париж приехал Вольтер (это было последнее его посещение французской столицы). Все мало-мальски известные люди Франции, от кавалерши д’Эон до Бомарше, считали своим долгом нанести ему визит. Когда-то, придя в восторг от мемуаров, направленных против Гёзмана, фернейский старец причислил автора «Севильского цирюльника» к своим ученикам: он тепло отозвался о его разносторонних талантах и борьбе за свободу во всех ее проявлениях. Похвалы из столь авторитетных уст польстили самолюбию Бомарше. Он оказался среди тех, кто громче других аплодировал на знаменитой постановке «Ирины» на сцене «Комеди Франсез», когда бюст Вольтера увенчали лавровым венком, а спустя несколько лет воспоминания об этих встречах сыграли решающую роль, когда Бомарше принял решение издать полное собрание сочинений Вольтера. Он не успел поделиться своими планами со знаменитым старцем, поскольку тот вскоре умер.

Известие о кончине Вольтера застало Бомарше в Провансе, где наконец начались слушания по его делу. Он с возмущением узнал, что церковь отказала усопшему в погребении по христианскому обычаю, и хотел даже ехать в Версаль, чтобы вымолить у Морепа разрешение торжественно похоронить Вольтера на Новом мосту в Париже у подножия памятника Генриху IV и воздвигнуть статую автора «Генриады» рядом со статуей воспетого им монарха. Этим планам не суждено было осуществиться: Бомарше не смог покинуть юг Франции и был вынужден удовольствоваться тем, что слушал Гюдена, незадолго до того принятого в Марсельскую академию, который выступил перед этой провинциальной аудиторией со своей весьма посредственной поэмой, прославлявшей автора «Кандида».

Бомарше предстояло важное дело — покончить, наконец, с графом де Лаблашем, который гораздо раньше своего противника начал обхаживать парламент Прованса и уже подготовил там почву для своей победы в процессе. Выпустив очень ловко составленный мемуар, он попытался уговорить всех адвокатов Экс-ан-Прованса поставить под ним свои подписи. Часть из них отказалась, но Лаблаш заручился поддержкой самых авторитетных, тех, кто пятью годами позднее перед тем же самым судом будет беспощадно клеймить Мирабо; среди них были отец и сын Симеоны, оба известные юрисконсульты; будущий составитель «Гражданского кодекса» Порталис, уже успевший снискать себе славу; Гассье, слывший самым красноречивым человеком в этих местах, и, наконец, Барле, про которого Мирабо скажет, что у него голова быка, а мозги орла. Мемуар Лаблаша, изданный тиражом шесть тысяч экземпляров, быстро разошелся и наделал много шума. Этот главный удар сопровождался более мелкими, но столь же хорошо продуманными. Проницательный и хитрый, искушенный в дворцовых интригах и остроумный Лаблаш обхаживал судей днем в их кабинетах, а вечером в светских салонах. Перед ним — богатым, титулованным, носившим генеральское звание — были распахнуты все двери, а он всюду жаловался на свою горькую судьбу: