Болтливая служанка. Приговорённый умирает в пять. Я убил призрака - [101]

— Тот, кого ищут справа или слева в зависимости от своего собственного местонахождения, — возобновила свои пояснения Гадюка, — зовется, напомню, Бамбула, и кожа у него очень темная. Из этого можно с большой долей вероятности заключить: нам стараются внушить, что речь идет о цветном[29]. Таким образом ставится проблема расизма: от колониального гнета Петрушки Бамбула избавляется лишь затем, чтобы угодить в лапы белого жандарма.

— А-ха-ха-ха! Вот вы и у меня в рука-а-а-ах, мой золото-о-ой! — и впрямь прокричал жандарм с той стороны, куда исчез Бамбула.

Бамбула, вынырнув, огрел его дубинкой по треуголке.

— Мы присутствуем здесь, — продолжала комментировать Гадюка, — при реванше, который берет третий мир. И все это выражено без помощи длинных речей, а единственно посредством бессвязных реплик, шутливых аллитераций, несуразного вздора, вдобавок на три четверти неразборчивого благодаря гнусавости громкоговорителя. Явно сознательное техническое несовершенство, в котором прослеживается влияние фильмов Жан-Трюка Базара. Можно было бы еще долго распространяться по поводу достоинств представления, к которым вы, как человек искусства, не можете оставаться равнодушным, но я не хотела бы зло употреблять вашим терпением. Деньги при вас?

— Этот музей, — напряженным голосом произнес Гнус, — расположен в особняке, переданном в 1936 году по завещанию Центральному союзу изобразительных искусств графом де Камондо в память о его сыне Ниссиме, убитом в воздушном бою в первую мировую войну. Деньги при вас? Благодарю. Особый интерес для посетителя представляет тот факт, что все здание обставлено точь-в-точь как элегантное жилище восемнадцатого века. Как вы сами можете убедиться, кресла, стулья, картины, скульптуры, осветительные приборы, безделушки, ковры — все подобрано с безупречным вкусом. Подобная утонченная реставрация прошлого — подлинная услада для любителей искусства. Нет-нет, сразу не уходите. Я должен теперь же назначить вам следующую встречу.

Возмущенный вскрик Франсуазы заставил вздрогнуть двух любителей искусства, задремавших перед креслами в стиле Людовика Пятнадцатого. Летуар увлек ее к торшеру в стиле Людовика Шестнадцатого.

— …Не зависящие от моей воли обстоятельства вынуждают меня вновь попросить у вас ту же сумму на будущей неделе.

— Вы с ума сошли?

— Увы, нет: это тот самый случай, который называют форс-мажор. Серьезный удар. Непредвиденные расходы. Весьма сожалею.

— И вы еще смеете сожалеть! Да вы садист!

— Отнюдь. На сей раз дело серьезное.

— Ах, значит, в прошлые разы то было в шутку?

— Сегодня пятница. Скажем, в следующую среду, в пять часов вечера, в музее… Ах, черт! Я до того расстроен, что даже не подумал, какой музей выбрать для встречи!..

— Предлагаю музей Дюпюитрена, вам он должен прийтись по вкусу: там, говорят, выставлены мерзкие уродцы в банках.

— А я предлагаю вам музей Клюни: там, говорят, выставлен пояс целомудрия, — гадко ухмыльнулся Гнус и пошел восвояси.

Франсуаза убедилась, что, хотя, по словам Жан-Поля Сартра, ничто не сравнится с двусмысленной ситуацией в столовой в стиле Генриха Второго, но бешеная ярость перед торшером в стиле Людовика Шестнадцатого — это тоже кое-что.

Вечер пятницы, 1-го числа

Александр Летуар рассудил, что он вполне заслужил право немного расслабиться. Он и расслабился — с помощью Грузчицы, не переставая при этом размышлять о сложившихся обстоятельствах.

«Бывают два сорта денег, — думал он, — „унылые“, которые приходится пускать на строго необходимые расходы, вроде прямых налогов или покупки носков, и „веселые“, которые просаживаешь в азартных играх и телесных усладах. Первые платежи Консультантки были деньгами унылыми — они пошли на затыкание бреши в кассе. Как только брешь была заделана, Консультантка естественным образом преобразовалась в источник веселых денег: последующие ее платежи пошли главным образом на улучшение конской породы и на повышение уровня жизни присутствующей здесь Грузчицы. А теперь эти денежки снова становятся унылыми, поскольку на сей раз послужат лишь для компенсации изъятия, осуществленного Упырем. Но…

…Но тотчас же обложить Консультантку дополнительной данью и тем самым обеспечить себе приток веселых денег — вот уж воистину мастерский ход, который поднимает сбитую планку и восстанавливает пошатнувшееся равновесие и с которым следует себя поздравить».

Он и поздравлял себя с этим, пока Грузчица вдруг не прекратила отработку и не заметила задыхающимся голосом, что у него и впрямь мысли витают где-то далеко.

Пока Летуар пытался сосредоточиться, Франсуаза, вернувшись к себе, живо скинула платье, чтобы не измять его, и рухнула на постель во власти самого нервного припадка за всю свою карьеру.

Она судорожно рыдала и бросала обрывки проклятий. Она кусала носовой платок, царапала ногтями покрывало и наоборот. Одновременно с этим она думала, что теперь у нее всю неделю будут красные глаза и не лучше ли признаться во всем Жоржу. Быть может, он поймет, а «все понять означает все простить». Ну да, держи карман шире! Слишком много прошло перед ней супругов и сожителей, которые так никогда и не простили — именно потому, что всё поняли! Нет, на такой риск она не пойдет. Ведь она любит его, этого организатора-советника с его крупной башкой, здоровенными очками и тарабарщиной. Она высморкалась и подумала, что уж и не знает, какому святому молиться. При мысли о святом сработал условный рефлекс, и ее взгляд упал на телефон.