Большой путь - [10]

Ветер уносил паровозный дым к реке, оставляя на прибрежных кустах его седые лохматые клочья… Было самое обыкновенное летнее утро.

Но для нас оно было не такое уж обыкновенное. Даже более того, оно было для нас единственным, это утро нашего путешествия. Оно запомнится нам на всю жизнь, потому что единственное и необыкновенное всегда запоминается очень прочно.

Для стоянки мы выбрали красивое место километрах в десяти от города вверх по реке. Высокий берег густо зарос кустами ольшаника, ивы, орешника. Кое-где в их сочной листве уже появились — точно седина — желтые пряди. К воде вел крутой песчаный обрыв, с него клочьями свисала сухая трава.

Я задремал в полдень после обеда. Внизу под крутояром поплескивала река. И даже не знаю, спал или нет — легкая дремота колыхала, как на волнах: то проваливался в беспамятный сон, то просыпался. И, вот так проснувшись, слышал разговор моих спутников, сидевших у тлеющего костра. Севка говорил:

— Вот бы придумать такую машину, чтобы все сама делала. Включил ее и иди — гуляй, лови рыбу…

— Для лентяев такая машина, — насмешливо сказал Алеша.

— Почему для лентяев? — горячо возразил Севка. — Чем человеку легче, тем лучше.

Но Алеша упрямо и твердо сказал:

— Нет.

Сначала меня удивило его отношение к севкиной фантазии. Я знал, что Алеша сам был не прочь помечтать в подобном духе. Я помню, он однажды говорил мне: Знаете — городов не будет…

— Когда? — спросил я.

— Ну, — потом, в будущем… Когда научимся ездить с огромной скоростью, тогда настроим много маленьких поселков из стекла и белой пластмассы, а вокруг них насадим березовые рощи, сосновые боры, сделаем красивые синие озера.

— Кто тебе рассказал это? — спросил я.

Алеша почему-то смутился и тихо сказал:

— Никто. Я сам…

Мы сидели в моей комнате, был душный вечер, над крышами домов висела синеватая дымка городских испарений, клен безжизненно опустил пыльные листья.

Когда я вспомнил этот разговор, я сразу понял, почему «машина, которая делает все сама», нисколько не взволновала Алешу. Ведь он умел мечтать по-другому: более красиво, светло, серьезно. Веяло чем-то удивительно свежим и чистым от его прекрасной и вполне доступной мечты о белых поселках среди лесов и озер.

Алеша и Севка живут в одном доме, учатся в одном классе, читают одни книги, почти никогда не расстаются, но в сущности они очень разные люди. Это приходит с возрастом. Помню, малышами они не были такими разными и совершенно одинаково отнеслись к одной моей шутке, с которой началось наше знакомство.

Впервые я встретил их вскоре после войны, когда им было всего лишь по пять лет. Стоял ноябрь. Выпал первый снег, накрыл круглыми шапками столбы, повис на полых сучьях старого клена, облепил заборы. Алеша и Севка строили снежную крепость, когда я появился во дворе их дома. В этом доме была одна свободная комната, и в ней разрешили мне поселиться. Я спросил ребят, где живет управдом. Они долго рассматривали меня молча и сосредоточенно, потом один спросил:

— Вас как зовут?

— Не знаю, — пошутил я.

— Так не бывает…

— А вот — бывает. Имя я свое потерял. Обронил где-то на вашем дворе и — не нашел.

— Чудно, — подумав, сказали ребята.

— Очень чудно, — согласился я. — А вас как зовут?

— Алеша.

— Севка… А какое оно у вас было?

— Да вот такое, — показал я на пальцах, — длинненькое, зеленое…

— Здесь потеряли? — спросил Алеша.

— Здесь.

— Снегом, наверное, занесло, — сочувственно сказал он. — Ну, мы вам найдем его. Мы с Севкой все можем.

— Все можем, — повторил Севка.

— Спасибо, — сказал я. — Сейчас проводите меня к управдому.

— Вы лучше у дяди Силантия спросите, — посоветовал Алеша. — Он вчера двор подметал, может быть, нашел уже.

— Ладно, спрошу. Но сначала — к управдому.

Они взяли меня за руки и повели к подъезду, в котором жил управдом…

Через несколько дней в дверь моей новой квартиры раздался робкий стук. На пороге стояли мои маленькие знакомые.

— А оно у дяди Силантия… — сказал Севка.

Я уже забыл о своей шутке и не сразу сообразил, о чем говорят ребята. Оказалось, они слышали разговор дворника с моей соседкой. Эта старушка очень боялась шума.

— Ништо, — солидно говорил ей дядя Силантий, — он человек смирный, совестливый. Лишнего беспокойства от него не будет.

— Нелюдимый, — вздыхала старушка. — И звать-то не знаю как.

— Это известно, — утешительно сказал дворник и сообщил ей мое имя.

И вот ребята пришли ко мне с жалобой на дворника: держит, мол, мое имя и не возвращает по назначению.

— Не волнуйтесь, — сказал я ребятам. — Еще третьего дня дядя Силантий честно вернул мне имя.

И в доказательство этого назвал себя по имени и отчеству.

— А говорили, оно — зеленое… — недоверчиво сказал Алеша.

— Оно же совсем серое, — уточнил Севка.

— Постойте! — удивился я. — Разве имена имеют цвет!

— Конечно! — уверенно сказал Севка. — Вот у Алеши оно такое светлое, с лучиками…

— A y Севки — такое желтое, сыпучее, как пшено, — подхватил Алеша.

— Интересно, — сказал я и, по своей привычке записывать все интересное, записал тогда этот разговор.

Они росли у меня на глазах. Я замечал, как они меняются со временем и становятся все более разными. К десяти годам Севка был маленький, черный, подвижный. Он не посидит на месте, суетится, постоянно мастерит что-нибудь: модель планера, проекционный фонарь, голубятню, западню для ловли синиц, радиоприемник… Но довести дело до конца у него никогда не хватает терпения, каждый день — новая затея. Он бывает записан не меньше, чем в четырех кружках и с увлечением занимается в них… недели по две. Учится он неровно — в его табеле уживаются в тесном соседстве и тройки и пятерки. Он — не любознателен, вопросов задавать не любит, и, кажется, что в жизни для него все ясно, понятно, просто и устроено, как нельзя лучше.