Большой Хинган - [18]

За время этой короткой остановки из будки никто не вышел.

Они пили, пили, пили… Они готовы были осушить всю канаву, что прорезала маленькое болотце. Почему в нем уцелела вода? Возможно, высокая трава помешала ей испариться, кто знает.

Колобов и Кречетников втягивали воду громко, как насосы, Легоньков погружал все лицо и счастливо фыркал, Ниязов и Елпанов, стоя на коленях, горсть за горстью подносили ко рту, Кокорин зачерпывал котелком. Только Лесин, страдальчески морщась, борясь с собой, делал маленькие глотки из кружки.

Не меньше получаса потребовалось для того, чтобы утолить жажду. Потом наполнили водой фляги и канистры. Ничего, что вода в канавке была темной и железистой на вкус. Лесин залил радиатор автомашины. Потом все разделись и попрыгали в канавку, чтобы смыть с себя пот и пыль.

— Есть вода и тут! — блаженно жмурился Кокорин, поливая на себя из котелка.

После купанья вспомнили, что со вчерашнего дня ничего не ели. Андрей достал из будки мешок с сухарями и две банки мясных консервов. Ели жадно и с каждым глотком чувствовали, как возвращается утерянная было сила.

Теперь они могли ехать вперед и вперед. Теперь им казалось, что все страдания остались позади.

Ребята, а ведь мы добрались до Хингана! — воскликнул вдруг Елпанов.

Только теперь солдаты обратили внимание на окружающую местность.

Сопки незаметно перешли в горы. Безлесные, без обрывистых круч горы были еще невысокие, но слово «сопки» к ним уже не подходило. Они были по-своему живописны, особенно на взгляд людей, недавно оставивших степную Монголию. А какое разнотравье кругом! В высокой, почти по пояс траве — цветы, цветы, цветы: нежно-розовая полевая гвоздика, светло-сиреневые и белые ромашки, гроздья синих колокольчиков, множество других, названия которых солдаты не знали.

— Так это и есть Хинган? — разочарованно проговорил Колобов.

Готовясь форсировать горную цепь, солдаты представляли себе высоченные скалистые громады, узкие каменные мосты через ущелья, разверзшиеся пропасти, со дна которых не долетает звук упавшего камня… Не зря же японцы считали, что Хинган надежно прикрывает Маньчжурию с запада.

— Предгорья, — коротко сказал Ниязов.

Взяв на север, Лесин после полудня вывел вносовский «шевроле» к дороге, по которой двигались части корпуса.

«Студебеккеры» тащили короткоствольные гаубицы и длинноствольные пушки, в кузовах с откинутым брезентом ехали артиллеристы в выгоревших гимнастерках. Ползли грузовики со снарядами, на бронетранспортерах промчался какой-то штаб. За ними прошли крытые автомашины с красными крестами. Санбатовские девушки выглядывали в открытые двери, полуживые от духоты и тряски.

Наступал вечер. Очертания гор становились мягче, жара тоже немного спала. Через час-полтора оглушительно зазвенят цикады. Небо по краям начало желтеть. На западном фронте, бывало, наблюдатели в предвечернюю пору держались настороже: как правило, перед заходом солнца немецкие бомбардировщики ходили обрабатывать передний край. Японцы в Маньчжурии располагали двумя тысячами самолетов, это было точно известно. Но, по-видимому, главные силы авиации они бросили против фронтов Мерецкова и Пуркаева, наступавших с севера.

Колонна остановилась на ночлег. Андрей впервые с момента переходе границы почувствовал себя спокойным и даже довольным. Воды в канистрах большой запас: после болотца они встретили проточный ручей. Отрываться от корпуса они больше не станут. Чем плохая жизнь?

Шагах в пятнадцати от машины Андрей увидел Ниязова. Тот сидел ка камке и писал в тетради, подложив под нее полевую сумку. Поднял голову, заметил Андрея, позвал:

— Кречетников!

Андрей подошел с готовностью. Любопытно было, что это сержант пишет. Ниязов выглядел смущенным. Таким Андрей видел его впервые.

— Ты, длинноносый, в любви счастливый… — Шутка получилась неуклюжая, но Андрей мысленно простил ее сержанту. — Скажи, слушай, как у вас, у русских: если девушка поедет к чужой женщине, матери будущего мужа, кто из них будет в доме хозяйкой?

Кречетников захлопал глазами. Всерьез сержант спрашивает или так…

— Не знаешь? — засмеялся Ниязов.

Андрей продолжал изумленно таращиться. На кого это он намекает? На Ангелину, что ли?..

— Идите на пост! — махнул рукой Ниязов.

Андрей ворвался в будку, сдавленно позвал:

— Ваня!

— Чего тебе?

— Ты про нашего сержанта и Ангелину знал?

— Эх, Андрюша, слышал звон, да не знаешь, где он, — обнажив редкие зубы, засмеялся Легоньков. — Тут, брат, не Ангелина в фокусе событий, а ее сестра. Зимой, в Пилькаллене, Ангелина в шутку дала адрес: незамужняя, учительница. Ниязов написал. Многие же так переписывались. А у них получилось серьезно.

— Он ее к своей матери зовет!

— Ну так что?

— Ничего, здорово говорю. Ниязов с высшим образованием, его сразу демобилизуют… — Андрей вдруг хлопнул ладонями по бедрам. — Умная, чертяка! — воскликнул он в восторге. — О согласии сестры она для поддержания боевого духа написала?

Легоньков достал кисет, оторвал бумагу для цигарки.

— Ребенок у ее сестры есть, вот что, — проговорил он медленно. — Она сироту взяла. В детский дом отдавать не хочет. Ангелина и написала, чтобы, значит, он обдумал…