Большой Гапаль - [17]

— Но, Тетя, в этой величественной гармонии нашего монастыря только мы с вами и не похожи на всех.

— Зато мы похожи друг на друга. И потом, это преимущество нашего с вами положения здесь: король в своем королевстве отличается от любого из своих подданных, а Бог в небесах — от любого из своих созданий. Мне представляется, что мы застали как раз тот момент, когда Бог прогнал людей, поручив их земле, в то время как для себя Он приберег Рай. Так чего же стоят слезы какой-то девицы, которая сожалеет о том, что никогда больше не увидит своей улицы! Даже перед вратами Рая душа ее, должно быть, остановится в нерешительности, перед тем как войти, и, поверьте мне, когда настанет великий день, великая ночь, она — да смилуется Господь над ее душой! — так ничего и не поймет.

Какая разница, продолжается ли мир по ту сторону ворот, ведь мы сохранили свои сокровища, мы здесь в ожидании Апокалипсиса, подобно Ною, который, в ожидании Потопа, построил Ковчег, чтобы спасти животных.

— А я их здесь совсем не вижу, только несколько пчел, мушек и бабочек, но это совсем маленькие животные.

— Вы забыли, что есть еще лошади в конюшне, волы в стойлах, поросята в свинарнике, много домашней птицы, голубые цесарки, белые индюшки…

— Но я не о тех животных, которых едят, я говорю о диких: грифонах, львах, леопардах, единорогах.

— Но как же, малышка, ведь все они есть на нашем гербе!

— Ну конечно, где же моя голова, Тетя, мы ведь у себя здесь, как Ной в своем Ковчеге, хотя то, что защищали мы, давно исчезло, а то, что спас он, осталось!

— Мы сделали гораздо больше, чем он. Он сохранил лишь свое потомство, а мы открыли двери стольким женщинам, которые, останься они снаружи, погибли бы при первых каплях.

— А как же мужчины, Госпожа?

— Вы мне как раз о них напомнили. Нам ужасно не хватает вашего отца, который уехал на войну, и нашей гвардии, рассеянной неизвестно где. Разразись Апокалипсис прямо сейчас, у нас остался бы только наш господин Панегирист, весьма сомнительная ценность, а если их пол вымрет совсем, то и наше племя исчезнет тоже. Какое несчастье! Впрочем, если бы исчез Господин Коадьютор, который находится во множестве мест одновременно, только не там, где ему надлежит быть, — я бы не слишком расстроилась. Ибо и так ясно, что все должно погибнуть в огненном ливне. В час, когда появится раскаленное облако, все, что не окажется под нашей защитой и покровительством, исчезнет в пламени Апокалипсиса.

8 ВКУС СЧАСТЬЯ

— Свет жаждет преследовать вас повсюду, время стремится выгнать вас из вашего убежища, мужчины мечтают спугнуть вас, как зайца из норы, чтобы вы удирали под их улюлюканье, — вскричала София-Виктория, удалясь в приемную, где ей надлежало заняться некоей политической обязанностью, одной из тех, что терзали ее сердце.

Оставшись на аллее в обществе Кормилицы, Эмили-Габриель понимала, что большой монастырь оказался под угрозой, как сверху, так и снизу, как снаружи, так и изнутри, против него плетется заговор, угроза неумолимо стучится в двери и подтачивает самые толстые крепостные стены, подобно тому, как море подмывает основания скал. Имя Бога отныне уже не могло уберечь от этой угрозы, чтобы справиться с нею, однажды должны прозвучать трубы Апокалипсиса. Дабы воскреснуть, прежде надлежало исчезнуть.

Теперь, когда она понимала, что все преходяще, это самое «все» приобретало для Эмили-Габриель особое значение, деревья в саду и камешки на тропинке аллеи, порхающие насекомые и ползающие по земле гады. Она составляла их опись, как потерпевший кораблекрушение считает и пересчитывает предметы, которые подарило ему море, выбросив с последней волной, и которые теперь составляли его единственное сокровище. И это было в своем роде самое прекрасное восхваление Господу, которое девочка могла подарить Мирозданию.

Так, однажды через дыру в стене, наклонившись подобрать улитку, которую Бог пожелал спасти, но та, не подозревая об этом, собиралась воспользоваться этой дырой, чтобы ускользнуть, она увидела общество, о существовании которого прежде не подозревала: это была толпа маленьких человечков, они шли как бог на душу положит, то есть как попало, подпрыгивая, жестикулируя на ходу, толкаясь, крича и громко распевая песни. Эмили-Габриель, удивленная при виде созданий, столь похожих на нее, чувствовала одновременно отвращение, оттого что они тоже принадлежали к священной части вселенной, и сожаление, что эти очаровательные маленькие сестры приговорены Апокалипсисом.

Она как раз предавалась этим размышлениям, когда некая особа, отличавшаяся прекрасным сложением и смиренным видом, приблизилась к стене и стала в свою очередь тоже рассматривать ее.

— Кто вы? — спросила Эмили-Габриель.

— Я Жюли де П., — ответила привлекательная особа, лаская ее бархатным взглядом.

— А я Эмили-Габриель де С., — сказала Эмили-Габриель.

— Я узнала вас, Мадемуазель, мы молимся перед вашим изображением, ведь вас нарисовали в виде ангела на большой картине. Ваша ангельская головка — принадлежащая нам частичка красоты этого мира и наша единственная надежда. В это верят даже те (она словно разговаривала сама с собой), кто не слишком верит в Бога, но они верят в вас и приходят в часовню только чтобы помолиться за вас. Здесь, — добавила она, — только о вас и говорят.