Большой дом. Пожар - [4]

А учитель произнес тихим голосом, но с силой, заставившей насторожиться весь класс:

— Если вам скажут, что Родина ваша — Франция, не верьте! Это неправда!

Черт возьми! Омар и сам хорошо знал, что это враки.

Господин Хасан опомнился и взял себя в руки. Но несколько минут не мог говорить от волнения. Казалось, он вот-вот скажет еще что-то. Но что? Может быть, ему мешает говорить какая-то сила, более могущественная, чем он сам?

Так учитель и не сказал детям, какая страна — их Родина.

* * *

В одиннадцать часов у самых дверей школы разыгралась драка, полетели камни. После дрались уже на дороге, тянувшейся вдоль городской стены.

Эти схватки, бурные, иногда кровавые, длились целыми днями. В обоих лагерях, состоявших из мальчишек различных кварталов, насчитывалось немало первоклассных бойцов. Отряд Омара превосходил все прочие ловкостью, проворством, отвагой. Их было немного, но они нагоняли страх на всех мальчишек. Дети квартала Рхиба были настоящие бесенята, которых никто даже не пытался образумить. Сколько раз они преследовали неприятеля до самого центра города, до Большого бассейна, наводя ужас на мирных жителей.

В эти зимние дни они сбегались, точно стая шакалов, на строительные площадки. Стащив там несколько досок, они раскладывали большие костры на пустырях. Вокруг огня собирались все, старшие и младшие, оглашая воздух дикими криками.

Омар не знал другого места для игр, кроме улицы. Никто не мешал ему, как только он просыпался, бежать на улицу — и меньше всего мать. Семья десятки раз меняла квартиру, но в любом квартале, среди узких и извилистых уличек старого города, среди строительных участков, были пустыри, служившие для детей местом игр и забав. Омар проводил там все свое свободное время, другими словами, весь день; часто он решал, что в школе нет ничего интересного, и прогуливал вместе с другими мальчуганами. Его мать очень удивилась бы, скажи ей кто-нибудь, что не очень-то разумно позволять ребенку шляться где попало, что он может сбиться с пути, разлениться, стать бродягой или бог знает чем. Ведь он не только был предоставлен самому себе, но мог подпасть под влияние старших мальчиков — шумливых, бесстыжих, вороватых бездельников, а ими кишмя-кишели эти кварталы. Возраст и крепкие кулаки позволяли им властвовать над ним. Эти лоботрясы, никого и ничего не боявшиеся, блуждали по городу, замышляя всякие каверзы и грубые шутки. Они никогда не упускали случая дать волю своему озорству, которым прикрывали какую-то смутную тревогу, томившую их.

Еще грубее и задиристей они становились при виде «порядочных», хорошо одетых жителей города. Те смотрели на них сердито, называли бездельниками, способными на любую пакость… Но ребят это мало трогало.

Собравшись, они тотчас же разделялись на враждебные отряды и начинали драться как одержимые. Кончалось это большей частью серьезными ранениями. Одному рассекали камнем череп, другому — лицо. Если в одном лагере появлялся раненый, противники улепетывали во все лопатки, испускали вопли дикой радости или же презрительно и протяжно кричали «у-у-у»; все это сопровождалось прыжками и кувырканием. Другие подходили к жертве смущенно, их руки неуклюже висели вдоль тела. Они еще зажимали в ладонях камни; их карманы тоже были полны камней. Взглянув на раненого, они удалялись, не говоря ни слова, и вытряхивали свои карманы, освобождаясь от камней и вместе с тем от укоров совести, которым на какое-то мгновение поддались.

Победителей охватывало буйное веселье, а пострадавшие громко плакали. Самые мужественные стискивали зубы и молчали; место боя они покидали, все еще вооруженные камнями.

Омар, с тех пор как ему рассекли висок, боялся этих рукопашных схваток.

Для малышей всегда находилось дело: их заставляли подбирать на поле битвы, куда их затаскивали силком, все камни, которые противники бросали друг в друга. Старшие участники боев отличались гибкостью и ловкостью. Стоя лицом к неприятелю, они во-время замечали метательный снаряд и увертывались от него. А «подносчики», которым приходилось беспрестанно нагибаться, были совершенно беззащитны. Если их настигал камень, старших это трогало не больше, чем если бы он попал в стенку.

На каждой улице можно встретить этих безвестных, зябнущих на холодном ветру детей, вроде Омара. Они ходят босиком, вприпрыжку. Губы у них почернели. Руки и ноги тонки, как паучьи лапки, глаза горят лихорадочным огнем. Многие, глядя на вас исподлобья, выпрашивают милостыню у дверей или на площадях. Дома в Тлемсене кишат этими детьми, наполнены шумом их голосов.

* * *

Четверг. Омар свободен от школьных занятий. Айни не знает, куда бы его спровадить. Посреди комнаты она поставила жаровню, набитую плохо сгорающей угольной пылью. Холода уже как будто кончились, но зима неожиданно вернулась и обрушилась на город; она колола миллионами острых игл. Если в феврале в Тлемсене падает температура, жди снега.

Омар прикладывал к плитам пола, нагревшимся под печуркой, свои холодные как лед ноги.

Айни, в реденькой тунике[4], подоткнутой так, что видны были полотняные шаровары, из которых выглядывали голые до колен ноги, в накинутой на плечи рваной шали, все время ворчала и бранилась. Вся она была охвачена лихорадочным возбуждением.