Большой дом. Пожар - [2]

Если Омар в это время дня останется дома, добра не жди.

Он все же остался.

— Стыда у тебя нет!

Мать попыталась схватить его за руку — напрасный труд: он увернулся. Она бросила ему вдогонку кухонный нож, которым обрезала артишоки. Мальчуган с ревом вытащил его из ноги и под град проклятий, которыми осыпала его Айни, выбежал из дому с ножом в руке.

* * *

Огромные глаза Зеленой куртки смотрели жадным вопрошающим взглядом боязливого зверька. Омар читал в них ожидание, трепетную надежду, беспокойство. Но вдруг они засветились улыбкой. В уголках рта появились две жесткие морщинки, от которых лицо ребенка осунулось.

Омар подошел прямо к нему и что-то положил на его крохотную ладонь. Малыш, не говоря ни слова, впился в него взглядом.

— Закрой глаза и открой рот! — приказал Омар.

Малыш доверчиво закрыл глаза и открыл рот. Омар, проворно вынув руку из кармана, положил ему на язык конфетку. И исчез.

Ни Омар и никто другой не смел тронуть, под страхом сурового наказания, тех немногих сыновей торговцев, помещиков, чиновников, которые учились в школе. Напасть на них было весьма рискованно — и ученики, и учителя лебезили перед ними.

Один из них, Дрис бу-ль-Ходжа, глупый и спесивый мальчик, на каждой перемене уписывал не только хлеб — что само по себе было целым богатством, — но и пирожки, и сласти. Прислонившись к стене, окруженный своими телохранителями, он деловито уплетал принесенную снедь. Время от времени кто-нибудь нагибался подобрать упавшие крошки.

Никому не случалось видеть, чтобы Дрис угостил кого-нибудь из товарищей. Омар не понимал, почему к нему так льнут. Может быть, из смутного почтения к существу, которое ежедневно ест досыта? Или дети были зачарованы таинственным могуществом денег, воплощенном в этом глупом и вялом ребенке?

По окончании занятий, в четыре часа, один из приятелей Дриса брался нести его кожаную сумку, расшитую золотом и серебром. Другие заходили за ним перед началом уроков и развлекали его по дороге в школу. Они расставались с ним лишь после звонка. Каждый старался держаться поближе к Дрису, положить руку ему на плечо.

У него даже водились деньги, и он имел обыкновение покупать массу лакомств: жареный горох, пирожное из бобовой муки, леденцы. Он брал пять-шесть кульков с горохом у торговцев сластями, которые около часу дня выстраивались со своими лотками возле школы, и давал своим провожатым по одной горошине. Если те выражали недовольство или насмехались над ним, он принимался скулить:

— Вам все отдай, а мне что останется?

Каждое утро, наевшись до отвала, он неизменно начинал перечислять все блюда, которые ел накануне. А на большой перемене — все, что он съел и съест сегодня. Только и было разговору, что про жареный бараний бок, про цыплят, кус-кус[1] на сливочном масле и сахаре, миндальные пирожки на меду с каким-то неслыханным названием. Неужели это все взаправду? Может быть, он и не врет, этот дурак?.. Дети стояли ошеломленные, растерянные и слушали, не сводя с него глаз, названия всевозможных яств, которыми он уснащал свою речь. А он без конца перечислял новые и новые неправдоподобные блюда.

Устремленные на Дриса глаза сверлили его странным, испытующим взглядом. Кто-нибудь спрашивал наконец прерывающимся голосом:

— Ты один съел вот такой кусок мяса?

— Да, съел.

— И чернослив?

— И чернослив.

— И яичницу с картофелем?

— И яичницу с картофелем.

— И горошек с мясным соусом?

— И горошек с мясным соусом.

— И бананы?

— И бананы.

Оставалось только умолкнуть.

Омар блуждал по двору, заглядывая во все углы: где же Зеленая куртка? Точно сослепу натыкался он на товарищей; они окликали его, звали с собой. Но малыша нигде не было видно.

Вдруг Омар ясно почувствовал, что больше не увидит Зеленую куртку. Обыкновенно он находил его у одного и того же столба. Это был степенный мальчуган, он держался от всех особняком.

Вот-вот зазвонит звонок — и перемене конец. Веселье на школьном дворе становилось неистовым, игры — особенно буйными, крики — особенно пронзительными. Все это предвещало конец перемены. Омар слышал это привычным ухом школьника.

Тревога его росла, ему чудилось что-то трагическое. Он продолжал искать Зеленую куртку.

Вдруг все странно зазыбилось вокруг него, будто он был связан с жизнью только слабыми нитями. Зеленой куртки нигде не было. А что же будет с ним, Омаром, без Зеленой куртки?

Звонок. Омар занял свое место среди выстроившихся попарно товарищей.

Ему представилось, что малыш где-то ждет его. Где? Дома, что ли? За «мейдой»[2]? Или он играет во дворе какого-нибудь большого дома?

Учитель взмахнул своей тонкой линейкой из оливкового дерева, и ученики парами вошли в класс.

Омар рассеянно смотрел перед собой, губы у него дрожали. Его томила тоска: он решил, что малыш умер.

Но в ту самую минуту, когда закрывалась дверь, он увидел хрупкую фигурку ребенка, бежавшего по школьному двору.

* * *

Как только они уселись за тесные парты, учитель раскатисто возгласил:

— Мораль!

Урок морали. Омар тем временем не переставал жевать; он отщипывал по кусочку от ломтя, который лежал у него в кармане — ведь его так и не пришлось отдать малышу.

Учитель прошелся между партами; глухое шарканье подошв по полу, постукиванье ног о скамьи, возгласы, смех, шепот — все умолкло. Тишина воцарилась сразу, как по волшебству: мальчики старались не дышать, превратились в манекены. Но, несмотря на их неподвижность, сосредоточенность, от них, точно струя света, исходила какая-то легкая, искристая, воздушная радость.