Большой дом. Пожар - [39]

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

Ночь тайком подкралась из ложбин. Чьи-то голоса громко прозвучали в разреженном воздухе и растаяли в тишине. Внизу суетились люди; животные, ни минуты не оставаясь на месте, временами исчезали в бархатистом мраке, висевшем меж деревьев, откуда доносились их разноголосые крики. Омар ощутил острый холодок на лице и обнаженных руках.

Сложив ладони рупором, он крикнул изо всех сил:

— Эй, Зхур! Посмотри, где я!

Усадьба состояла из огромной резко обрывавшейся площадки. Омар различил вдали дом семейства Мхамеда — сухой белый нарост, лежащий во впадине среди полей. Зхур, работавшая на дорожке, огибала ферму Кара, закутавшись в свое покрывало.

Природа погружалась в ночь по мере того, как отступала белая полоса, слабо светившаяся на грани неба и земли. Совсем близко возвышалось тяжелой глыбой плоскогорье Лалла Сети, массивное, голое. Рядом с ним сосновый лес, расположенный повыше, казался мягким и пушистым, точно он состоял из больших перьев.

Солнце вспыхнуло в последний раз; горячий отблеск лег на макушки деревьев. Дневной свет незаметно уходил к вершинам гор. Наступили сумерки. Чувство покоя охватило Омара. Ночь все более сгущалась на востоке. Пламеневший на западе костер, который еще недавно сжигал поля и холмы, стал свертываться, как лист на медленном огне.

Омар и Зхур отправились в путь лишь тогда, когда Айни дала на это разрешение сыну. Ура! Она его отпустила. Омар начал считать минуты, которые оставались до отхода, его уже невозможно было удержать. Мальчику часто случалось сопровождать Зхур в Бни-Бублен; эти отлучки были проблесками радости в его жизни.

Омар скакал и плясал. Он не мог удержаться от веселого смеха. По дороге мчались машины, он бежал следом за ними, кувыркался и завывал, подражая автомобильным гудкам. Иногда же пыхтел изо всех сил при виде тяжело нагруженного грузовика, с трудом подвигавшегося вперед. Случалось, Омар цеплялся за него и отъезжал на порядочное расстояние. Зхур сбрасывала свое покрывало, скатывала его в комок и бросала через плечо. Она гналась за мальчиком. Без покрывала! Правда, это было на безлюдной дороге, но если бы только мать знала. Ай-ай!..

Омар перерождался. Большой дом казался ему в эту минуту отвратительной тюрьмой, а женщины, в своей запальчивости переворачивавшие все вверх дном, — несносными мегерами. Они больше походили на сорвавшихся с цепи собак, чем на людей. Наблюдая их, он негодовал, но иногда его сердце переполнялось горечью: конечно, это подневольная жизнь делала женщин такими.

Омар с трудом толкнул дверь, которая медленно растворилась.

Когда они вошли, у Мамы вырвался возглас удивления:

— Ба! Зхур! Омар!

Она подошла к мальчику и поцеловала его; затем поцеловала сестру.

Кара Али и Мама запоздали с работой. Их трудовой день подходил к концу.

Омар не стал вытирать влажный след, оставшийся на щеке. Это был как бы прохладный цветок: он распустился у него на лице и становился все ощутимее под действием вечерней прохлады.

— Хочешь есть?

— Да.

Мама повела его в кладовую, на сводах которой проступала сырость, взяла там горсть винных ягод с куском лепешки и дала мальчику.

Мама расспросила их об обитателях Большого дома, затем извинилась: надо кончать работу — оставалось еще подмести пол веником из карликовых пальм. Обе сестры наговорятся вволю попозже.

Утрамбованный двор имел форму большого прямоугольника; в длину по обе стороны шли строения из камней и глины, покрытые известью. Куча навоза во дворе стала местом шумных встреч домашней птицы. Но нескольких порывов ветра было достаточно, чтобы развеять всю кучу.

— Ничто не должно пропадать зря, даже это, — сказал Кара, — указывая на лошадиный навоз, который жена собиралась выбросить. — Пригодится на топливо.

Молодая женщина вернулась поболтать с сестрой.

Из Большого дома Мама, дочь Адри, была торжественно отведена однажды в деревню Бни-Бублен; с тех пор прошло несколько лет… По правде сказать, она не чувствовала себя ни счастливой, ни несчастной от того, что ее выдали замуж. В день свадьбы к этой миловидной девушке было страшно подступиться: она была накрашена и увешана драгоценностями из чистого золота. Теперь у нее будет собственная большая комната, она станет хозяйкой — хранительницей всех запасов. Отныне вся ее жизнь будет проходить среди гор. В Бни-Бублене знали, что такое тишина. Там было всего-навсего четыре дома; время окружило каждый из них стеной молчания. Бни-Бублен нельзя было назвать ни деревней, ни даже деревушкой.

Бни-Бублен! Ясные дни безмятежно текли там среди рассеянных повсюду брызг света…

Эта жизнь, эта земля… Омар плохо знал их, да и то лишь с тех пор, как Командир открыл ему глаза. О нем-то и вспомнил мальчик по приходе. Не случилось ли с ним чего-нибудь? Он тотчас же побежал бы к тому месту, где стоял шалаш старика, если бы сумерки не спустились семимильными шагами. Омар нашел бы его, наверно, на краю владений Кара, под огромным скипидарным деревом; вероятно, он сидит там и, по своему обыкновению, плетет какое-нибудь изделие из альфы. Шалаш из ветвей и листьев стоял на небольшом бугре. Он возвышался над большой дорогой, а с другой стороны — над поселком феллахов, также носящим название Бни-Бублен.