Большой день в жизни Кости - [5]

— Кто поменьше — вперед!

Поздно. Костя хотя и поменьше, но вперед уже не пробьешься. А Митька — впереди! Этот не задержится, хоть и рослый.

— Вы — на центральном острове крепости, в одной из казарм, которая чудом уцелела после войны, — говорила девушка. Она совсем утонула в массе голов, только пышный черный чуб да палочка-указка взлетали вверх.

«Казарма! — думал Костя. — Значит, здесь жили солдаты, те самые, которые защищали крепость. Здесь они занимались, маршировали, и вдруг — война. А что говорит экскурсовод? Что-то о городе Бресте». Костя не стал вслушиваться. Это не про войну и не про защитников. Девушка обернулась к высокому стеклянному шкафу, стоящему посреди комнаты.

— А это — старинное оружие. Тут вы видите кремневые ружья.

Ребята живо прихлынули к шкафу, а Васька Петухов подбежал к нему и — бум! — головой в стекло.

— Не разглядел! — захохотали все.

Костя как ни тянулся на цыпочках, как ни подпрыгивал, не мог увидеть, что в шкафу. Митька, конечно, все рассмотрел! У него всегда как-то ловко получается. Когда они вместе, и Костя становится с ним ловчей, И почему это Костя должен на Митю, на своего собственного друга Митю, смотреть как на совсем чужого мальчишку? Ведь вот он, Митька, это его темный, немного выгоревший чуб надо лбом, смуглые обтянутые щеки, нос тоненький, с загогулинкой на конце, и всегда прищуренные глаза, — все тот же Митька, бывший друг, а теперь враг. А Митька ему сейчас вот как нужен! Подойти, что ли? Но тут Костя увидел растрепавшуюся за дорогу светлую косу Лиды, вспомнил, что Митька ему кричал, и вздрогнул от обиды и стыда. «Нет, не подойду!» — решил он.

— Ключ — символ, — объясняла девушка. — Этим ключом ничего не отпиралось…

— О-о! — загудели ребята. — Здоровый какой!

— Этот ключ лежал на столе у коменданта крепости. Если комендант вручал его неприятелю, считалось, что крепость сдана.

Косте не было видно ключа, но все равно, будь он комендантом, он ни за что бы не отдал ключ неприятелю. Еще чего? Победить нужно, прогнать неприятеля!

— Ключ этот нашел один солдат здесь, в крепости, после войны.

«Эх! — подумал Костя с завистью. — Мне бы что-нибудь такое найти! Вот выйдем из музея, обязательно буду искать».

Ребята разглядывали старинную пушку. Косте была видна только верхняя часть ствола, похожая на темную, тускло поблескивающую спину какого-то зверя.

«Ладно! — рассердился он. — Пускай уходят в другой зал. Я тут останусь один и все посмотрю».

Экскурсия отошла к противоположной стене, там висели фотографии, плакаты.

Костя повернулся к стенду, где за стеклом был виден ключ-символ. Вот это ключ! Не меньше чем со всю Костину руку от самого плеча. Ствол пушки, огромный, толстый, лежал, оказывается, на деревянной подставке. Костя нагнулся и засунул руку в жерло пушки. Потом присел на корточки и заглянул в него: ярко светился там в кружочке кусок окна. Костя похлопал пушку по чугунному боку и посмотрел в сторону двери. Уже перешли в другой зал. Оттуда глухо слышится голос экскурсовода:

— Здесь вы видите личные вещи защитников крепости, найденные во время раскопок. А это — будильник. Тяжелый снаряд обрушился на здание, где он стоял, и его стрелки остановились на без двадцати минут четыре.

«Вот отойдут — посмотрю будильник», — мрачно решил Костя.

Он подождал немного и вышел в соседний зал. Это, что ли, личные вещи бойцов? Наверное, это. Вот кружка. Вся проедена ржавчиной, как кружевная… Вот котелок, измятый, покрытый каким-то голубоватым налетом, вот алюминиевые ложки. Одна особенно понравилась Косте — ручка ее была красиво перевита винтом, а на конце — дырка, может быть, для шнурка? Уж такую ложку от всех отличишь! И Костя представил себе владельца этой ложки — веселый, наверное, рукодельный. Кругом снаряды рвутся, пули свистят, а он сидит себе где-нибудь, под обломком стены пристроился и ест своей перевитой ложкой кашу вот из этого котелка. В кашу пыль летит, комья земли… А он смелый, ничего не боится, нагнется только пониже и ест. А где же будильник? Костя отыскивал глазами его белое круглое лицо. И вдруг отшатнулся: как открытая рана глядело на него темное, обнаженное нутро будильника. Без циферблата, без стекла. Забитые землей, заросшие ржавчиной, с трудом угадывались рубчатые колесики, винтики… Костя пригляделся — вот они, стрелки. Действительно, одна из них стоит примерно там, где на часах бывает цифра четыре, другая — там, где восемь. Значит, без двадцати. Костя смотрел на него не отрываясь. Будильник был страшен. И Костя вдруг почувствовал себя одиноким здесь, один на один с израненным будильником. Захотелось убежать на улицу. Там все так же мелькали на ветру и блестели на солнце листья деревьев, так же маршировали и крутились на турнике солдаты. Откуда-то доносилась гармонь. Здесь она, совсем недалеко. И не одна гармонь. Ей помогали какие-то звонкие, отчетливые молоточки. Гармонь выводила мотив, а молоточки отбивали такт. Что же это такое?

Костя пошел вдоль казармы, вдоль кустов акации, и вдруг увидел точно такие же лавочки в таком же коридорчике между акациями, как и у входа в музей. На лавочке сидели солдаты. Один из них растягивал гармонь, а другой, ловко вскидывая руки, стучал друг о дружку алюминиевыми ложками. Вон что! Ложки! Наверное, тот боец, который перекрутил ложку, тоже так умел? Вот и этот такой же — ловкий, веселый.