Большое кочевье - [50]

К Исыгчану прикочевали на третий день.

Палатки поставили в небольшом лиственничном лесу, который просматривался от края до края.

— Что такое Исыгчан? — спросил Николка Хабарова.

— Исыгчан — это небольшой лес. Вообще суффикс «чан» в нашем языке придает слову уменьшительное значение.

Рядом с палатками на берегу ручья на четырех высоких пнях стоял рубленый амбар, крытый корой. В полу амбара в центре темнел квадратный лаз. В него можно было попасть при помощи длинной лестницы, которая была приставлена к соседней с амбаром лиственнице. Без лестницы в такой амбар не проникнет ни медведь, ни росомаха. В амбаре валялись негодные вьючные седла, обрывки ремней, изъеденные мышами журналы, огрызки свечей, какие-то бланки, отсыревшие таблетки, бутылочки с йодом, ампулы с нашатырным спиртом и множество неиспользованных гексахлорановых карандашей.

Аханя сказал Николке, что амбар был таким же старым и пятьдесят лет назад. Только дважды за это время пастухи перекрывали крышу. Таких амбаров по тайге с десяток, и почти в каждом из них пастухи оставляют на хранение лишние вещи и продукты. И теперь пастухи оставили в амбаре излишек соли, вьючные седла, старые журналы и мешок муки, который подвесили под конек крыши — подальше от мышей.

Настоящей благодатью казался этот островок леса после многомесячного пребывания в тундре, где приходилось экономить стланиковые дрова, подбрасывая их в костер ровно столько, чтобы сварить пищу, вскипятить чай. Здесь же дров было сколько угодно — таскай не ленись.

С одной стороны подступали к лесу высоченные сопки с глубокими распадками, с другой — простирались обширные болота, изрезанные множеством нешироких, но очень глубоких и невероятно извилистых речушек, впадающих в лиман. Во время приливов в речушки заходила морская вода, и лед около устьев то высоко поднимался, наползая на берега, то оседал после отлива на зеленовато-серый жирный ил.

Речки эти пастухи называли куйлами. В куйлах имелись глубокие омуты, в которых собирались на зимовку мальма и кунджа.

В первый же вечер пастухи растравили Николку рассказами о невероятных уловах. Костя, рассказывая, то и дело широко разводил руками, показывая, какой длины рыбину он поймал в такое-то время, в таком-то месте. И если видел при этом в Николкиных глазах недоверие, тотчас находил среди пастухов свидетеля.

После этих сказочных рассказов впечатлительному Николке снились всю ночь большие рыбьи хвосты — они колыхались у него перед самым носом, он все ловил-ловил их рукой. Но хвосты ускользали, неощутимые, как тени.

Николка уже сыт был рассказами, ему нетерпелось порыбачить, но Костя отговаривал:

— Рано еще. Лед чистый, как стекло прозрачный, рыба все видит, блесну хватать не станет. Надо идти после снега. Тогда можно поймать, а сейчас — бесполезное дело.

— А если снега целый месяц не будет? — с отчаянием спросил Николка.

— Ну, не будет — так не будет, обойдемся без рыбалки, — невозмутимо отмахнулся Костя.

Но в тот же вечер Аханя сказал Шумкову озабоченным тоном:

— Я думаю, скоро пурга начнется. Надо стадо в глубокий распадок угнать.

Шумков согласно кивнул.

На следующий день пастухи перегнали стадо в защищенную от ветров котловину. Весь вечер допоздна пилили и кололи дрова, складывали их в поленницу.

Луна, окруженная самоцветным венчиком, светила по-прежнему ярко, и небо было совершенно чистое, без единого облачка.

«Выдумали какую-то пургу», — недовольно думал Николка, стряхивая с торбасов опилки и снег.

Пастухи уже сидели в палатках в ожидании ужина, но Аханя все еще ходил вокруг палатки, поднимая и складывая на нарты разбросанные предметы, которые, по его мнению, могло засыпать снегом.

Буран обрушился глубокой ночью. Сквозь сон Николка слышал шум ветра, дробное гуденье туго натянутой палатки, что-то где-то хлопало, скрежетало, надсадно кашлял Аханя. Тихонько повизгивали у порога собаки.

Почти весь день пастухи отлеживались в кукулях, прислушиваясь к завыванью пурги, погрузившись в свои сокровенные мысли. Уставшие тела нуждались в отдыхе, и вот он, отдых, наступил. Выползали из палатки лишь на минутку, на две. Ветер валил с ног, хлестал в лицо колючим снегом. Дух захватывало.

Вечером Аханя с Шумковым ушли к Фоке Степановичу играть в карты. Хабаров с Николкой остались заниматься каждый своим делом.

Николка писал дневник, а затем начал зубрить эвенские слова.

— Орлауун, — тянул он.

— Не «орлауун», а «орлаун», — поправлял Хабаров, отрываясь от своих книг. — Ударение на «а». Буквы «эр» и «эль» языком как бы слизывать нужно — получается не «эр», не «эль», а какой-то нейтральный звук. Вот послушай: «ор лаун». Ну-ка, повтори.

Николка повторял. Хабаров удовлетворенно кивал и продолжал прерванное чтение. Научившись правильно произносить одно слово, Николка принимался за второе.

Наконец Хабаров, отложив книгу, сказал:

— Слушай, тезка, по-моему, ты не выучишь таким методом наш язык, — надо не только зубрить отдельные слова, но и заучивать целые связные предложения. Так будет и учить тебе интересней, и прочней запомнишь. Давай попробуем. Вот, например, ты хочешь сказать: «Завтра будет очень сильная пурга». По-нашему, это прозвучит так: «Тыминах один хокан эгден хунгэ». Запомнил? Ну-ка, повтори.