Большие люди - [21]

Когда Гошке было три недели, пришла телеграмма от Саши: "Не приезжай. Я встретил другую и полюбил. Подаю на развод. Прости. Алименты на сына платить буду".

Так и осталась Нина во второй раз одна, теперь уже с двумя сыновьями на руках. На том ее опыт семейной жизни прекратился. Хорош дурью маяться, ей теперь пацанов надо поднимать.

____________________

Он казался Гошке невозможно прекрасным. Гоша боготворил его. В старшем брате Гошке нравилось все - и то, что он самый высокий и крупный среди своих друзей, и его манеру постоянно держать руки в карманах штанов, и то, с каким независимым видом он переносил очередную выволочку от матери за двойки. Он был для него всем - Богом, центром мироздания, человеком, которого он любил, пожалуй, едва ли не больше, чем мать - любил, обожал, преклонялся. Только было одно "но". Старшему брату он был на фиг не нужен.

Гоша пытался увязаться за старшим при малейшей возможности - ему казалось безумно увлекательным все, что делает Гришка. Брат так же упрямо пытался отделаться от младшего, иногда грубо. И еще наградил его таким обидным для младшего прозвищем "Жоржета". И нежелание видеть его, Гошу, рядом с собой, было совершенно явным. Но Гошка ничего не мог поделать - несмотря на такое пренебрежительное отношение брата, он тянулся к старшему, как подсолнух за солнцем.

____________________

Ему шесть, Гришке одиннадцать.

- Мааам! Гришка не хочет брать меня с собой!

- Григорий! - голос матери строг и устал одновременно. - Возьмите Жору с собой. Мне надо кучу белья перестирать.

Гришка показывается ему кулак исподтишка, но с матерью не спорит. И Гошка радостно идет за старшими мальчишками. "Как собачонка" - зло смеется кто-то из Гришкиных друзей. Гоше обидно, но радость от того, что он идет куда-то со старшим братом и его компанией, сильнее. Ощущение того, что его ждет увлекательное приключение, не покидает.

_____________________

Именно тогда все изменилось, в одночасье. Приключение было, да такое, что дух у маленького Жорки захватывало! Они шли два квартала, но оно стоило того, определенно. Заброшенный дом, который начали строить, да не достроили. Там было темно, таинственно и немного страшно. Но совсем по-настоящему он не боялся, хотя вообще темнота его очень пугала. Но здесь же был Гришка, значит, ничего плохого не случится. А еще тут было много ужасно интересных и непонятных штук, брошенных строителями. Он осторожно переходил от одной увлекательной находки к другой, даже не слишком переживая, что старшие мальчишки совсем не обращают на него внимания. У Гоши было собственное опасное, будоражащее кровь приключение для настоящих пацанов!

Опасность поджидала его на полу. Увлеченный поисками новых интересных предметов, он не заметил в полутьме брошеного здания пролома в полу. И упал вниз, в подвальное помещение.

Уже потом, когда пришли взрослые, когда посветили туда, в подвал, фонарем, когда достали Гошку и убедились, что всех повреждений у мальчика - синяк на коленке да ссадина на подбородке... Вот тогда все дружно пришли к выводу, что пацан родился в рубашке. Весь пол подвала был завален какими-то металлическими обломками, кусками железобетона с торчащими прутами арматуры. И аккурат между двух таких "недружелюбных" предметов Гошка и приземлился. И даже не поломал себе ничего.

Но тогда он об это не думал. Все пересиливал ужас. Страх от того, что оказался в кромешной темноте, и лишь серый проем над головой, где-то очень-очень высоко, как ему казалось. От которого почти не было света. И темнота, страшная, удушающая темнота вокруг, полная ужасной неизвестности. Он закричал.

Вот тогда все и поменялось. Гришка отослал друзей за взрослыми - хватило ума понять, что без помощи им мальца не вытащить. А сам растянулся на краю пролома - лег животом прямо на жесткий пыльный бетонный пол, свесил голову вниз. И стал с Гошей говорить.

Голос брата...Тогда это был его воздух. То, чем Гошка дышал в те страшные минуты - кто бы знал, сколько точно они так провели: старший лежа на холодном бетонном полу и опустив лицо вниз, младший - сидя на таком же холодном бетоне, но подняв лицо вверх, туда, где едва виднелась голова брата на фоне пролома. И откуда слышался голос. Голос, которым он дышал. Голос, который не давал Гошке захлебнуться собственным страхом, не позволял страшной темноте поглотить его, не подпускал к нему неизвестных чудовищ, притаившихся вокруг.

О чем ему тогда Гришка говорил? Если бы Гоша помнил! Что-то смутное в воспоминаниях - про школу, про свою "класснуху" Раису Ивановну, которые за глаза звали Резина. Про то, что ждет самого Гошу после лета, когда он пойдет в первый класс. Про то, как они будут чинить Гошкин велосипед. И много чего другого, наверное. Молчаливый Гришка, от которого он слышал только "Отстань", "Не ной, Жоржета" и еще такое подобное, говорил, говорил, говорил. Без перерыва. Замолчал только тогда, когда услышал голоса - прибежали друзья вместе с взрослыми.

А потом, когда Гошу достали из подвала, он кинулся... нет, не к матери. К брату. Уткнулся носом в пыльную грязную футболку и тихо заплакал. И в тот раз Гришка ему даже не сказал обычного: "Не реви, Жоржета".