Большие и маленькие - [18]

– О как…

– Она обзавелась, а мне, Тамара Егоровна, аукается. Вот, видите, в няньки определили.

Высматривала в опустевших школьных дверях Толю, заметно волновалась: «Да где он есть?» – но катился, разматывался клубок семейной сплетни.

– В общем, пустилась Галка во все тяжкие. Мужчинка моложе неё. И намного. Лет на пять, что ли, на семь. Тому, ясное дело, ребёнок взрослый… сами понимаете… Умотали куда-то на выходные. Галя меня попросила за Толей присмотреть… Вообще-то в третий раз уже просит. Мне бы, Тамара Егоровна, и не трудно. Но ведь чужой ребёнок. – Она бросила на Тамару красноречивый взгляд. Дескать, вы-то поймёте, что я сейчас скажу. – К тому же ребёнок, мягко говоря, не ангел… Но что поделать… Родня!

– Так ты б его ко мне, – сказала Тамара как о чём-то совершенно очевидном, замирая от резкого холодка в груди: не вспугнуть бы, не испортить опрометчиво. – И сама приезжай. Давно ведь не была. Погости. Твой-то супружник наверняка целыми днями на работе.

– Да зашивается совсем.

– Ну, вот. У меня и воздух посвежей. А нет, так Толика давай одного. Тебе, само собой, не до него сейчас. Чего Галина-то ко мне не обратилась? Мне несложно совсем. С мальчишкой посидеть.

Ира смущённо потупилась.

– Да я, честно говоря, спрашивала. Говорит, не решилась вас просить.

– Вот ещё. И зря. Я только рада буду.

На лестнице показался Толик.

За то время, что Тамара его не видела, мальчик раздался в плечах, подрос. Растаяли пухлые щёчки.

Шарф свисает одним концом до колен. Ботинки не мыты – у матери руки не доходят, а сам не смекнёт.

Она смотрела на Толика новым, вдумчивым взглядом, и сердце её, упакованное в ватный морок, пробуждалось, саднило смутным предчувствием.

Одно дело Толик, мелькавший в ребячьей стайке. Совсем другое – Толик, привезённый и оставленный «до понедельника», с сумкой вещичек в придачу и списком нежелательных блюд. Прогулявшись с ним до большой дороги и выпутавшись из десятка неловких диалогов, Олег к вечеру впал в полнейший ступор и уселся перед телевизором, смотреть второсортный футбол. Тамара увела Толю на банный инструктаж: как пользоваться душевой кабинкой, где оставить грязное бельё. И Олег, было, вздохнул с облегчением. Но после душа, с невыносимой своей непосредственностью, Толя стал проситься на ночёвку в Серёжину комнату. Тамара терпеливо его отговаривала. Обещала, что когда-нибудь после, когда они узнают друг друга поближе, Толе, возможно, будет разрешено там ночевать. А пока ему постелено в кабинете, там тоже интересно: фотографии на стенах, секретные карты. Выторговав в довесок к штабным кавказским картам Серёжин юниорский кубок, Толя ухватил его за ручку – как горшок – заткнул уши наушниками и, крикнув Олегу через весь дом «спокойной ночи», отправился спать.

Олег знал, что Тамара придёт, и всё объяснит. И она пришла, и всё объяснила – рубленными библейскими фразами: так, мол, и так, и третьего не дано. Можно тихонько досохнуть в одиночестве – можно пожить напоследок чужим.

– Выбирай, Олег. Но прежде хорошенько подумай.

Когда-то – не упомнишь, когда – когда он был молод и счастлив, Олег знал, что кровь есть кровь, и её не обманешь. Невозможно, считал он, испытывать к чужим детям даже малую толику того, что испытываешь к собственному чаду, в ком отразился и продолжился, в ком явлен тебе – плотью от плоти твоей – добавочный шанс: доказать, одолеть, добиться. История майора Яковенко, расстрелянного вместе с женой дорожными отморозками, прошла у него перед глазами. Малышей Яковенко усыновил его сослуживец, капитан Палий, тогда ещё бездетный – и Олег, не позволяя себе высказаться вслух, косился на усыновителя мрачно: «Что же ты, умник, будешь делать, когда жена тебе родит? Когда рядом с пригретыми появится родной, настоящий?»

И вот сейчас, когда жизнь под горку, после всего, что случилось, – ему предложен такой выбор.

Об усыновлении, разумеется, не может быть и речи. При живой-то матери. Но что меняет эта формальность?

Он решился, наконец, перебрать Серёжины вещи. Обидных улик набралось немного. Гораздо меньше, чем ожидал. Всего-то пачка сигарет с зажигалкой – всё-таки Серёжа курил, хоть и отнекивался – да посторонний ключ в потайном кармашке бумажника. Массивный, зубастый, с глубокими бровками. Олег прошёлся пальцем по зубчикам и, пресекая услужливый порыв воображения, попытавшегося живописать, что это за ключ – опустил его вместе с сигаретной пачкой в приготовленный бумажный пакет, на выброс. Какая разница… теперь всё равно…

Пока Толя возвращался на пятидневку к матери, дом затихал, впадал в глухое ожидание. Хозяевам вдруг не о чем становилось говорить. Беззвучно и задумчиво, как старые кошки, они расходились по разным концам. Телевизор бубнил вполголоса, овощи шинковались беззвучно.

Мобильник Тамара повесила на шнурок и носила на шее. Боялась пропустить Галин звонок.

Ещё она боялась, что Олег не сумеет принять верное решение. Но он не подвёл.

К началу зимы, когда Галя переехала жить к своему Григорию и навещала мальчика не чаще, чем раз в неделю, Олег и Толя сделались не разлей вода. Подолгу гуляли, перебрасывались короткими шифрованными шуточками, которых насочиняли несметное множество. Олег отвозил мальчика в школу, забирал со школы: на дороге, вдоль которой растянулся коттеджный посёлок, так и не установили светофор. Был куплен второй велосипед, для совместных прогулок в выходные дни. Вечерами шахматы, логические задачки. Трижды в неделю бокс в «Олимпе». Последнее давалось Толе тяжело, он то и дело придумывал отговорки, чтобы пропустить тренировку. Но Олег умел убеждать.