Больше никогда не спать - [53]

Он встаёт и идёт к Миккельсену, который до сих пор лежит, изучая снимки.

Чуть позже он возвращается вместе с Миккельсеном. Миккельсен несёт в одной руке пачку снимков, а в другой — стереоскоп.

— Of course, you may look at ze pictures if you like. Iet ies my pleasure.

Он кладёт фотографии и стереоскоп рядом со мной и снова уходит.

Я ложусь на живот, точно так же, как минуту назад лежал Миккельсен, беру стереоскоп и снимки. Неужели Миккельсен нарочно сложил их в неправильном порядке? Их же надо смотреть парами. Парные снимки частично перекрываются. Арне помогает мне их разобрать, хотя я и не просил его об этом. Собственно, на самом деле разбирает снимки именно Арне: он знает местность гораздо лучше, чем я, во мгновение ока узнаёт рельеф и немедленно показывает мне, какому участку на карте соответствует тот или иной снимок.

Я смотрю в стереоскоп. Я почти не слушаю Арне. Меня интересуют только впадины. Вижу ли я озерца, похожие на метеоритные кратеры, да или нет? Мои глаза скользят по снимкам, как будто сметая с них пыль кисточкой. И эта кисточка должна наткнуться на круглую впадину, частично окружённую низким валом, совсем как отпечаток конского копыта в песке. Попробуйте сами, киньте мячик или камень в сухой песок. Снаряд проделает в песке ямку, а вытесненный из этой ямки песок образует вокруг неё небольшой вал.

Так падают и крупные метеориты. Они разлетаются на куски, которые часто уходят глубоко в землю, но так бывает далеко не всегда. Иногда эти куски подскакивают вверх и снова падают, но теперь уже примерно с такой же силой, как если бы их кто-то подбросил. Это и есть те метеориты, что находят коллекционеры. А ещё бывает, что метеорит полностью сгорает от тепла, выделившегося при его ударе о землю. И тогда только оставшаяся яма с кольцевым валом свидетельствует о том, что наша планета поглотила часть другой, давно разрушенной планеты.

На снимках всё в десять тысяч раз меньше, чем на местности. В стереоскоп видишь трёхмерную картинку. Горы кажутся даже выше, чем на самом деле, и хорошо видно, где что-нибудь растёт, а где нет. Ручьи, реки и озёра выдают себя чёрным цветом, так что воду узнать легче всего. Все впадины заполнены водой. Я изучаю каждое озерцо, оцениваю площадь, пытаюсь понять, насколько круты берега. Пока я рассматриваю снимки, мне кажется, что я лежу на полу самолёта и смотрю в бинокль на чёрно-серый мир.

Голос Арне произносит названия, на которые я почти не обращаю внимания. Время от времени я поднимаю голову от стереоскопа и пытаюсь изобразить хоть какой-то интерес к тому, что Арне показывает мне на карте.

Когда кто-то пытается мне что-нибудь объяснить, я никогда не могу сосредоточиться. Как будто и сам понимаю всё, что по-настоящему хочу знать. Мне никто не нужен. И помощь Арне тоже не нужна.

Как жаль, как жаль. Он не верит в гипотезу Сиббеле. Он ученик Нуммедала, его это не интересует. Он не сможет помочь мне найти то единственное, что мне действительно нужно: метеоритный кратер.

Я осмотрел все снимки. Впадин полно, но ни одна из этих чёрных клякс ничем не отличается от других. На снимках не видно ничего такого, что могло бы хоть как-то подкрепить мою надежду на поразительное открытие. С таким же успехом я могу сдаться прямо сейчас.

Добродушно и услужливо, Арне всё ещё отслеживает различия между снимками и картой, и тому подобное. Мне приходится сдерживаться изо всех сил, чтобы не закричать: «Брось! Мне уже всё равно! Я уже всё понял! Я не найду здесь ничего такого, чем смог бы гордиться, чем смог бы отплатить за смерть отца! Я уезжаю! Я только зря теряю время! Я не из тех, кто готов выполнять монашескую работу, я не „что-то вроде вольного бухгалтера“, я должен делать открытия, а не регистрировать! Всё, что здесь можно найти, уже давно обнаружили где-нибудь ещё! Я не собираюсь составлять инвентарь, я не архивариус, как девяносто девять учёных из ста! Мне нужна сенсационная находка! Но здесь это невозможно!»

Я не говорю ни слова. Ломаю комедию, веду себя тихо, как школьник, которому пригрозили поркой. А что мне, собственно, ещё делать?

Несмотря на то, что я не нашёл кратеров, я не могу сказать, что не обнаружил вообще ничего; просто то, что я сейчас понял, не имеет никакого отношения ни к геологии, ни к какой-нибудь другой науке о Земле или о космосе. Да и вообще не имеет отношения к науке. Это как раз такой случай, как описывает Виттгенштейн: путь, которым ты пришёл к определённым выводам, исчезает в самих этих выводах. Например, ты можешь сказать: «Я понял это, выпив крепкого кофе». Но кофе не имеет никакого отношения к тому, чт'о ты понял.

А я начинаю понимать, как устроен мир, по крайней мере, мой мир: тот, в котором я должен проделать громадную работу, тот, в котором мне нужно добиться успеха. Я вдруг догадываюсь, — и невероятно глупо, что это происходит только сейчас, — что на самом деле я должен бы был изучить эти снимки задолго до отъезда в Норвегию, ещё в Амстердаме. Я должен был сказать Сиббеле: «Пока я не просмотрю снимков этой местности, строить какие-либо планы бесполезно».

Но главное моё открытие заключается даже не в этом.