Больше чем просто дом - [3]

В ризнице, где к приезду Эмили торопливо подкрашивались губы и закреплялись булавки, пташками трепетали гостьи невесты в больших шляпах с мягкими полями. Девушки эти знаменовали собой разные этапы жизни Эмили: одна была ее одноклассницей в Брайарли, другая вместе с Эмили начала выезжать в свет (и — последняя из той компании — еще не вышла замуж), третья путешествовала с ней по Европе, а у четвертой она гостила в Ньюпорте, где и познакомилась с Бревортом Блэром.

— Уэйкмана залучили, — определила эта девушка, стоя у дверей и прислушиваясь к звукам музыки. — Он играл на свадьбе у моей сестры, но у меня Уэйкман никогда играть не будет.

— Отчего же?

— Да он без конца бренчит одну и ту же вещь: «На рассвете».[5] Вот и сейчас уже в который раз ее завел.

В этот миг распахнулась другая дверь, и в ризницу нетерпеливо просунулась голова молодого человека.

— Ну что, почти готовы? — призвал он к ответу ближайшую из девушек. — У Бреворта уже начинается тихое помешательство. Стоит и воротнички комкает, один за другим…

— Успокойся, — ответила ему юная леди. — Невеста всегда на пару минут опаздывает.

— На пару минут! — возмутился молодой человек. — Ничего себе «на пару минут». Публика уже ерзает и шуршит, как в цирке, а органист полчаса наяривает одну и ту же мелодию. Сейчас скажу ему — пусть для разнообразия джаз сыграет, что ли.

— А который час? — забеспокоилась Олив.

— Без четверти пять… нет, без десяти.

— Возможно, на дорогах пробки. — Олив умолкла, потому что по ризнице проталкивался к телефону мистер Гарольд Каслтон, за которым поспешал обеспокоенный викарий.

И тут по церкви потек вспять удивительный людской ручеек — сначала по одному человеку, потом по двое, и вскоре в ризнице уже стало тесно от родни и общей сумятицы.

— В чем же дело?

— Что стряслось?

Сам не свой, с докладом прибыл шофер. Гарольд Каслтон чертыхнулся, вспыхнул и начал грубо пробиваться к выходу. Кто-то попросил освободить ризницу, а потом, будто в противовес ручейку, по церкви от выхода к алтарю потек гул голосов, нарастая, делаясь все громче и взволнованней, поднимая людей с мест и переходя в приглушенный рев. От алтаря донеслось объявление насчет отмены венчания, но его, похоже, никто не услышал: все и без того поняли, что стали свидетелями громкого скандала, что Бреворт Блэр напрасно ждет у алтаря, а Эмили Каслтон сбежала из-под венца.

II

На Шестидесятой улице толпилось с десяток репортеров, но погруженная в свои мысли Олив, подъехав к дому, не разбирала их вопросов; ей отчаянно хотелось одного — пойти и утешить некоего человека, но она не имела права к нему приближаться, а потому в качестве замены разыскала своего дядю Гарольда. Вошла она через анфиладу шатров, стоимостью в пять тысяч долларов каждый, где, ожидая развития событий, буфетчики и официанты замерли в уважительном траурном полумраке возле подносов с икрой, индюшачьими грудками и пирамидой свадебного торта. Олив нашла своего дядю наверху: он сидел на пуфе перед туалетным столиком Эмили. Разбросанные перед ним косметические принадлежности — наглядные свидетельства женской подготовки — делали его крайне неуместное присутствие символом безумной катастрофы.

— А, это ты. — Голос его звучал безжизненно; за два часа он состарился.

Олив обвила рукой его согбенные плечи:

— Мне так горько, дядя Гарольд.

Он вдруг изверг поток брани; из одного глаза медленно выкатилась крупная слеза.

— Пусть приедет мой массажист, — выговорил он. — Скажи Макгрегору, чтобы вызвал.

Словно заплаканный ребенок, он сделал судорожный вдох, и Олив заметила у него на рукавах слой пудры, как будто дядя Гарольд, разморенный своим благородным шампанским, рыдал, облокотившись на туалетный столик.

— Телеграмму принесли, — забормотал он. — Где-то здесь лежит. — И с расстановкой добавил: — Отныне моя дочь — это ты.

— Что вы, разве можно так говорить!

Развернув телеграмму, она прочла:

НЕ МОГУ СООТВЕТСТВОВАТЬ ЛЮБОМ СЛУЧАЕ ОСТАНУСЬ ДУРОЙ НО ТАК БЫСТРЕЙ ЗАЖИВЕТ ЧЕРТОВСКИ СОЧУВСТВУЮ ЭМИЛИ.

Распорядившись насчет вызова массажиста и поставив камердинера охранять дядюшкину дверь, Олив прошла в библиотеку, где сбитый с толку секретарь пытался уклониться от прямых ответов на любопытные и настойчивые телефонные звонки.

— Я в таком расстройстве, мисс Мэрси! — воскликнул он дрожащим от отчаяния голосом. — Поверьте, голова раскалывается. Мне уже полчаса мерещится снизу танцевальная музыка.

Тут и Олив показалось, что она сама тоже на грани помешательства — сквозь шум уличного движения до нее отчетливо и ясно доносилась мелодия:

…Мне до нее

Как до луны,

Совсем другие

Ей нужны…

Кого она…

Стремительно сбежав по лестнице, Олив промчалась через гостиную; мотив все настойчивее звучал у нее в ушах. У входа в первый шатер она остановилась как вкопанная.

Под звуки небольшого, но, вне сомнения, профессионального оркестра по затянутому парусиной полу скользило с десяток молодых пар. В углу возле барной стойки топтались юноши, оставшиеся без девушек, а шестеро буфетчиков едва успевали смешивать коктейли и откупоривать шампанское.

— Гарольд! — требовательно выкрикнула она в сторону танцующих. — Гарольд!