Больше чем просто дом - [21]

Шрифт
Интервал

Пользуясь моментом, Барнс решил узнать:

— А как сложилась жизнь у друзей твоих ребят — у тех, кого я тогда видел?

— Дай подумать… сразу не соображу, о ком ты. Вроде бы тогда здесь был Кэвеноу, из мучных магнатов, он часто к нам захаживал. Так… он увел от мужа какую-то красотку из Новой Англии; пару лет они водились с развеселой компанией, много пили, слонялись без дела. Если я ничего не путаю, недавно прошел слух, что Говард разводится. У того парнишки ведь был еще младший брат — тот даже в колледж не сумел поступить. В конце концов женился на здешней маникюрше и живет с ней тихо-мирно. Ничего особенного.

А ведь был у них лоск, вспомнил Барнс; была уверенность в себе — и у каждого в отдельности, и у всех вместе; была горячность — скульптурный фриз греческих юношей, изящных телом, готовых к жизни.

— Был еще такой Ларри Пэтт, — кажется, ты его тоже видел. Лучший гольфист. В колледже не удержался: там ему было душно, нашему Ларри. Но свои задатки, — с вызовом добавил Скофилд, — он реализовал как нельзя лучше: открыл торговлю спортивными товарами и, как я понимаю, весьма преуспел. Теперь у него уже сеть из трех или четырех магазинов.

— Помнится мне, был в их компании какой-то парнишка, выделявшийся незаурядной внешностью.

— Да, в самом деле… Красавчик Лебом. В Нью-Хейвене тоже влип в какую-то историю. А потом покатился по наклонной: выпивка, одно, другое. Отец сделал для него все возможное, но теперь больше слышать о нем не желает. — Скофилд неожиданно просветлел лицом; у него даже появился блеск в глазах. — Но позволь тебе заметить, у меня ведь есть Чарли! Я его на всю эту банду не променяю… он вот-вот приедет, сам убедишься. Начинал он так себе: эта история в «Гочкисе»… но разве у него опустились руки? Ничуть не бывало. Переждал, доучился, заслужил хорошую репутацию в Нью-Хейвене, окончил в числе лучших и так далее. Потом отправился с друзьями в кругосветное путешествие, а по возвращении сказал: «Ну что ж, отец, я созрел; когда приступать?» Не знаю, что бы я делал без Чарли. Он пару месяцев как женился — взял молодую вдову, которую обожал с юных лет… мы с мамой, конечно, по нему скучаем, хотя они нас не забывают…

Барнс только порадовался, но почему-то вдруг примирился с тем обстоятельством, что у него никогда не было детей: в люди выходят через одного, где-то повезет, где-то нет; но если на старости лет, коротая свои дни в одиночестве, приходишь к выводу, что все надежды, которые ты возлагал на сыновей…

— У Чарли свой бизнес, — продолжал между тем Скофилд. — Точнее, на паях с неким молодым человеком по фамилии Уинфилд; лет пять-шесть назад мой старший, Уистер, буквально заставил меня дать ему место: почему-то видел свою вину в том, что Уинфилда вышибли из Нью-Хейвена, а у парня родных не было. Но здесь он зарекомендовал себя наилучшим образом.

Прорезался еще один из барнсовой полудюжины! Барнс торжествовал, но решил не подавать виду; отмолчался он и позднее, когда Скофилд спросил о его давней задумке выбрать нескольких ребят и дать им образование. Как-никак любой миг имеет свою ценность: задним числом ее можно оспорить, но тот миг все равно никуда не денется. Юные принцы в бархатных камзолах собирались под шорох богатых портьер в трогательный семейный кружок у трона королевы; средь них мог оказаться будущий Педро Кровожадный или Карл Безумный, но миг красоты запечатлевался навеки. Десять лет назад сыновья с их приятелями виделись Скофилду самураями, безупречными и отважными, — видимо, ему самому чего-то недоставало в юные годы. Позже этим мальчикам, которые показали, на что они способны, пришлось заплатить немалую цену, когда баланс жизни был сведен с их юностью, неизбежным противовесом которой стала зрелость; мальчиков растили как принцев, но не воспитали у них необходимого чувства долга! Барнс не знал, насколько ответственны за это их матери и чего недоставало самим матерям. Он мог только порадоваться, что у его друга Скофилда вырос хотя бы один достойный сын.

Что же до его собственного эксперимента — Барнс ни о чем не жалел, но заново не взялся бы за такое дело. Опыт этот, вероятно, что-то доказал, но что именно — как знать? Наверное, жизнь постоянно обновляется, и для этого обновления требуются и лоск, и красота; а потому Барнс успокоился ощущением того, что республика способна перешагнуть через ошибки целого поколения и отбросить в сторону все ненужное, чтобы расчистить путь жизнестойким и сильным. Сожалеть оставалось лишь о том, что в Америке, как водится, ненужное лежит на поверхности, а дожить до той поры, когда это изменится, когда великая ответственность окажется в одной связке с великой возможностью, когда гонка благополучно завершится, надежды мало.

С чистого листа[14]

I

Стоял первый теплый день, когда в Булонском лесу можно было перекусить под открытым небом: над столиками склонялись цветущие ветви каштанов, беззастенчиво окунаясь в масло и вино. Джулия Росс отведала с хлебом и того и другого понемножку, а потом заслушалась плеском крупных золотых рыбок в бассейне и стрекотом воробьиных крыльев над освободившимся столиком. Все здесь было как прежде: и официанты с профессиональными лицами, и цепкие, глазастые француженки на высоких каблучках, и Фил Хоффман, чье сердце трепетало на зубцах вилки, и необычайно интересный молодой человек, только что вышедший на террасу.


Еще от автора Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Ночь нежна

«Ночь нежна» — удивительно красивый, тонкий и талантливый роман классика американской литературы Фрэнсиса Скотта Фицджеральда.


Великий Гэтсби

Роман «Великий Гэтсби» был опубликован в апреле 1925 г. Определенное влияние на развитие замысла оказало получившее в 1923 г. широкую огласку дело Фуллера — Макги. Крупный биржевой маклер из Нью — Йорка Э. Фуллер — по случайному совпадению неподалеку от его виллы на Лонг — Айленде Фицджеральд жил летом 1922 г. — объявил о банкротстве фирмы; следствие показало незаконность действий ее руководства (рискованные операции со средствами акционеров); выявилась связь Фуллера с преступным миром, хотя суд не собрал достаточно улик против причастного к его махинациям известного спекулянта А.


Волосы Вероники

«Субботним вечером, если взглянуть с площадки для гольфа, окна загородного клуба в сгустившихся сумерках покажутся желтыми далями над кромешно-черным взволнованным океаном. Волнами этого, фигурально выражаясь, океана будут головы любопытствующих кэдди, кое-кого из наиболее пронырливых шоферов, глухой сестры клубного тренера; порою плещутся тут и отколовшиеся робкие волны, которым – пожелай они того – ничто не мешает вкатиться внутрь. Это галерка…».


По эту сторону рая

Первый, носящий автобиографические черты роман великого Фицджеральда. Книга, ставшая манифестом для американской молодежи "джазовой эры". У этих юношей и девушек не осталось идеалов, они доверяют только самим себе. Они жадно хотят развлекаться, наслаждаться жизнью, хрупкость которой уже успели осознать. На первый взгляд героев Фицджеральда можно счесть пустыми и легкомысленными. Но, в сущности, судьба этих "бунтарей без причины", ищущих новых представлений о дружбе и отвергающих мещанство и ханжество "отцов", глубоко трагична.


Возвращение в Вавилон

«…Проходя по коридору, он услышал один скучающий женский голос в некогда шумной дамской комнате. Когда он повернул в сторону бара, оставшиеся 20 шагов до стойки он по старой привычке отмерил, глядя в зеленый ковер. И затем, нащупав ногами надежную опору внизу барной стойки, он поднял голову и оглядел зал. В углу он увидел только одну пару глаз, суетливо бегающих по газетным страницам. Чарли попросил позвать старшего бармена, Поля, в былые времена рыночного бума тот приезжал на работу в собственном автомобиле, собранном под заказ, но, скромняга, высаживался на углу здания.


Под маской

Все не то, чем кажется, — и люди, и ситуации, и обстоятельства. Воображение творит причудливый мир, а суровая действительность беспощадно разбивает его в прах. В рассказах, что вошли в данный сборник, мистическое сплелось с реальным, а фантастическое — с земным. И вот уже читатель, повинуясь любопытству, следует за нитью тайны, чтобы найти разгадку. Следует сквозь увлекательные сюжеты, преисполненные фирменного остроумия Фрэнсиса Скотта Фицджеральда — писателя, слишком хорошо знавшего жизнь и людей, чтобы питать на их счет хоть какие-то иллюзии.


Рекомендуем почитать
Чудесные занятия

Хулио Кортасар (1914–1984) – классик не только аргентинской, но и мировой литературы XX столетия. В настоящий сборник вошли избранные рассказы писателя, созданные им более чем за тридцать лет. Большинство переводов публикуется впервые, в том числе и перевод пьесы «Цари».


Старопланинские легенды

В книгу вошли лучшие рассказы замечательного мастера этого жанра Йордана Йовкова (1880—1937). Цикл «Старопланинские легенды», построенный на материале народных песен и преданий, воскрешает прошлое болгарского народа. Для всего творчества Йовкова характерно своеобразное переплетение трезвого реализма с романтической приподнятостью.


Неписанный закон

«Много лет тому назад в Нью-Йорке в одном из домов, расположенных на улице Ван Бюрен в районе между Томккинс авеню и Трууп авеню, проживал человек с прекрасной, нежной душой. Его уже нет здесь теперь. Воспоминание о нем неразрывно связано с одной трагедией и с бесчестием…».


Консьянс блаженный. Катрин Блюм. Капитан Ришар

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Цепь: Цикл новелл: Звено первое: Жгучая тайна; Звено второе: Амок; Звено третье: Смятение чувств

Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881—1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В первый том вошел цикл новелл под общим названием «Цепь».


Графиня

Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.


Дороже самой жизни

Вот уже тридцать лет Элис Манро называют лучшим в мире автором коротких рассказов, но к российскому читателю ее книги приходят только теперь, после того, как писательница получила Нобелевскую премию по литературе. Критика постоянно сравнивает Манро с Чеховым, и это сравнение не лишено оснований: подобно русскому писателю, она умеет рассказать историю так, что читатели, даже принадлежащие к совсем другой культуре, узнают в героях самих себя. В своем новейшем сборнике «Дороже самой жизни» Манро опять вдыхает в героев настоящую жизнь со всеми ее изъянами и нюансами.


Сентябрьские розы

Впервые на русском языке его поздний роман «Сентябрьские розы», который ни в чем не уступает полюбившимся русскому читателю книгам Моруа «Письма к незнакомке» и «Превратности судьбы». Автор вновь исследует тончайшие проявления человеческих страстей. Герой романа – знаменитый писатель Гийом Фонтен, чьими книгами зачитывается Франция. В его жизни, прекрасно отлаженной заботливой женой, все идет своим чередом. Ему недостает лишь чуда – чуда любви, благодаря которой осень жизни вновь становится весной.


Хладнокровное убийство

Трумен Капоте, автор таких бестселлеров, как «Завтрак у Тиффани» (повесть, прославленная в 1961 году экранизацией с Одри Хепберн в главной роли), «Голоса травы», «Другие голоса, другие комнаты», «Призраки в солнечном свете» и прочих, входит в число крупнейших американских прозаиков XX века. Самым значительным произведением Капоте многие считают роман «Хладнокровное убийство», основанный на истории реального преступления и раскрывающий природу насилия как сложного социального и психологического феномена.


Школа для дураков

Роман «Школа для дураков» – одно из самых значительных явлений русской литературы конца ХХ века. По определению самого автора, это книга «об утонченном и странном мальчике, страдающем раздвоением личности… который не может примириться с окружающей действительностью» и который, приобщаясь к миру взрослых, открывает присутствие в мире любви и смерти. По-прежнему остаются актуальными слова первого издателя романа Карла Проффера: «Ничего подобного нет ни в современной русской литературе, ни в русской литературе вообще».