Больше чем просто дом - [127]
Эти слова заставили его оцепенеть. Корабль все надвигался и надвигался неумолимо, вздымая валы водяных брызг на милю вперед и несколько миль позади себя.
— Быстро идет, сынок? — спросил капитан.
— На всех парах, сэр, — ответил Седрик, дрожа.
Капитан грубо схватил его за плечи.
— Не сдадимся до последнего! — крикнул он. — И пусть он быстрее нашего! Скорее в трюм! И поддай жару, кочегар, жги, ЖГИ!
Не в силах оторвать взгляд от страшного зрелища, Седрик попятился из рубки, упал в шахту подъемника и бросился к топке. Он метался как угорелый от угольной ямы к топке и обратно. И вот корабль прибавил ходу. Двадцатифутовыми рывками разрезал он воду. Но этого было недостаточно.
Седрик работал как проклятый, он выбивался из последних сил. И вот он отправил в топку последний кусок угля. Больше ничего нельзя было поделать. Седрик устало растянулся против раскаленной докрасна боковины топки.
И снова зазвонил телефон. Седрик подошел к аппарату сам, ему не хотелось отвлекать телефонистку от вязания. Раздался голос капитана.
— Прибавь ходу! — кричал он. — Самый полный вперед! Не жалей угля, больше угля!
Седрик задумался на мгновение, и лицо его исказилось от ужаса. Потом он понял, что это его долг, и бросился вперед…
Поздно вечером, когда линкор в целости и сохранности бросил якорь в порту, капитан закурил послеобеденную сигару и спустился в кочегарку. Он окликнул Седрика. А в ответ — тишина. Он позвал снова. И снова ни звука. Внезапно его окатила волной ужасная правда. Капитан отворил заслонку топки и, содрогаясь от рыданий, вытащил оттуда воротник фирмы «Брукс-Ливингстон», полурастаявшую пластинку жвачки «Спиэрминт» и асбестовое исподнее фирмы «Ергер». Мгновение он держал все это в руках, а потом с воем рухнул на пол. Правда оказалась правдой.
Седрик превратил в калории себя самого.
Первый выход в свет
(Одноактная пьеса[107])
Сцена представляет собой будуар, или как вы еще назовете дамское обиталище, в котором нет кровати. По обеим сторонам к будуару примыкают две комнаты поменьше. Окно расположено слева, дверь, ведущая в коридор, — позади. В углу стоит громадное трюмо, и это единственный предмет обстановки, на котором не громоздятся горы тюля, шляпные коробки, пустые коробки, коробки полные, шнурки и тесемки, платья, юбки и подъюбники, костюмы, нижнее белье, кружева, раскрытые шкатулки с драгоценностями, саше, пояски, чулки, тапочки, туфельки, — вся мебель просто завалена дамскими вещами и вещицами. Посреди беспорядка стоит девушка. Это единственный предмет в комнате, который выглядит доведенным до совершенства, ну или почти доведенным до совершенства. Осталось только застегнуть крючки на поясе да смахнуть с носа излишек пудры, но, помимо этого, она готова сей же час быть представленной где угодно и кому угодно, что, собственно, и должно состояться вскоре. Она в неописуемом восторге от самой себя, и все ее внимание сосредоточено на том, что отражается в большом зеркале. Ее слегка недовольное личико очень податливо и живо передает целую палитру продуманных эмоций. «Выражение № 1» — с виду простоватое, почти детское лицо инженю, взмах прекраснейших ангельских ресниц и взгляд «снизу вверх» — все внимание на глаза. Когда возникает «выражение № 2», зритель мгновенно забывает о глазах и главным персонажем становится рот. Нежно-розовые губы превратились в самоуверенно, беззастенчиво красные. Они слегка подрагивают — куда подевалась инженю? Исчезла. Здравствуй, Сафо,[108] Венера, Мадам Дю…[109] нет! Ах! Ева, это же просто Ева! Кажется, зеркало довольно. «Выражение № 3» — атакуем глазами и губами одновременно. Может быть, это последний оплот? Эстетическое убежище под сенью женственности: уголки губ поникли, опущенные глаза вот-вот изольются слезами. Кажется, и лицо побледнело? А ну-ка? Нет! «Выражение № 1» высушило слезы, и бледность куда-то исчезла, и вот опять…
Х е л е н. Который теперь час?
В комнате слева прекращается треск швейной машинки.
Г о л о с. У меня нет часов, мисс Хелен.
Х е л е н (принимая «выражение № 3» и напевая зеркалу). «Ждет Баттерфляй под цветущей вишней, ждет Баттер…»[110] А как ты думаешь, который теперь час, старушка Нерри? И где мама, Нерри?
Н е р р и (довольно сварливо). Не имею ни малейшего понятия.
Х е л е н. Нерри! (Нет ответа.) Нерри, я, кажется, тебя зову, старушка, потому что… (Пауза. Стрекотание швейной машинки перерастает в отчетливый марш.) потому что это мой последний шанс.
Машинка снова смолкает, и Нерри, шмыгая носом, входит в комнату. Нерри — слепок, отлитый точно по форме, созданной совокупностью темпераментов Хелен и ее семейства. Кремень со всеми, кто не входил в семейный круг, и мягкий воск в руках слабейшего из тех, кто принадлежит к этому кругу.
Н е р р и. Могли бы и не называть меня старушкой. (Всхлипывает и утирается носовым платком.) Силы небесные! Я и так чувствую себя совсем старой теперь, раз вы начинаете выходить в свет.
Х е л е н. Идет!
Н е р р и. Идет.
Х е л е н (мысленно удивляется своим ногам, которые сами понесли ее по комнате, и звучанию собственного голоса). «Минуты стали часами, часы превратились в годы, и, улыбаясь сквозь…»
«Ночь нежна» — удивительно красивый, тонкий и талантливый роман классика американской литературы Фрэнсиса Скотта Фицджеральда.
Роман «Великий Гэтсби» был опубликован в апреле 1925 г. Определенное влияние на развитие замысла оказало получившее в 1923 г. широкую огласку дело Фуллера — Макги. Крупный биржевой маклер из Нью — Йорка Э. Фуллер — по случайному совпадению неподалеку от его виллы на Лонг — Айленде Фицджеральд жил летом 1922 г. — объявил о банкротстве фирмы; следствие показало незаконность действий ее руководства (рискованные операции со средствами акционеров); выявилась связь Фуллера с преступным миром, хотя суд не собрал достаточно улик против причастного к его махинациям известного спекулянта А.
«Субботним вечером, если взглянуть с площадки для гольфа, окна загородного клуба в сгустившихся сумерках покажутся желтыми далями над кромешно-черным взволнованным океаном. Волнами этого, фигурально выражаясь, океана будут головы любопытствующих кэдди, кое-кого из наиболее пронырливых шоферов, глухой сестры клубного тренера; порою плещутся тут и отколовшиеся робкие волны, которым – пожелай они того – ничто не мешает вкатиться внутрь. Это галерка…».
Первый, носящий автобиографические черты роман великого Фицджеральда. Книга, ставшая манифестом для американской молодежи "джазовой эры". У этих юношей и девушек не осталось идеалов, они доверяют только самим себе. Они жадно хотят развлекаться, наслаждаться жизнью, хрупкость которой уже успели осознать. На первый взгляд героев Фицджеральда можно счесть пустыми и легкомысленными. Но, в сущности, судьба этих "бунтарей без причины", ищущих новых представлений о дружбе и отвергающих мещанство и ханжество "отцов", глубоко трагична.
«…Проходя по коридору, он услышал один скучающий женский голос в некогда шумной дамской комнате. Когда он повернул в сторону бара, оставшиеся 20 шагов до стойки он по старой привычке отмерил, глядя в зеленый ковер. И затем, нащупав ногами надежную опору внизу барной стойки, он поднял голову и оглядел зал. В углу он увидел только одну пару глаз, суетливо бегающих по газетным страницам. Чарли попросил позвать старшего бармена, Поля, в былые времена рыночного бума тот приезжал на работу в собственном автомобиле, собранном под заказ, но, скромняга, высаживался на углу здания.
Все не то, чем кажется, — и люди, и ситуации, и обстоятельства. Воображение творит причудливый мир, а суровая действительность беспощадно разбивает его в прах. В рассказах, что вошли в данный сборник, мистическое сплелось с реальным, а фантастическое — с земным. И вот уже читатель, повинуясь любопытству, следует за нитью тайны, чтобы найти разгадку. Следует сквозь увлекательные сюжеты, преисполненные фирменного остроумия Фрэнсиса Скотта Фицджеральда — писателя, слишком хорошо знавшего жизнь и людей, чтобы питать на их счет хоть какие-то иллюзии.
«В романах "Мистер Бантинг" (1940) и "Мистер Бантинг в дни войны" (1941), объединенных под общим названием "Мистер Бантинг в дни мира и войны", английский патриотизм воплощен в образе недалекого обывателя, чем затушевывается вопрос о целях и задачах Великобритании во 2-й мировой войне.»В книге представлено жизнеописание средней английской семьи в период незадолго до Второй мировой войны и в начале войны.
Другие переводы Ольги Палны с разных языков можно найти на страничке www.olgapalna.com.Эта книга издавалась в 2005 году (главы "Джимми" в переводе ОП), в текущей версии (все главы в переводе ОП) эта книжка ранее не издавалась.И далее, видимо, издана не будет ...To Colem, with love.
В истории финской литературы XX века за Эйно Лейно (Эйно Печальным) прочно закрепилась слава первого поэта. Однако творчество Лейно вышло за пределы одной страны, перестав быть только национальным достоянием. Литературное наследие «великого художника слова», как называл Лейно Максим Горький, в значительной мере обогатило европейскую духовную культуру. И хотя со дня рождения Эйно Лейно минуло почти 130 лет, лучшие его стихотворения по-прежнему живут, и финский язык звучит в них прекрасной мелодией. Настоящее издание впервые знакомит читателей с творчеством финского писателя в столь полном объеме, в книгу включены как его поэтические, так и прозаические произведения.
Иренео Фунес помнил все. Обретя эту способность в 19 лет, благодаря серьезной травме, приведшей к параличу, он мог воссоздать в памяти любой прожитый им день. Мир Фунеса был невыносимо четким…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова-Щедрина, в котором критически использованы опыт и материалы предыдущего издания, осуществляется с учетом новейших достижений советского щедриноведения. Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.«Благонамеренные речи» формировались поначалу как публицистический, журнальный цикл. Этим объясняется как динамичность, оперативность отклика на те глубинные сдвиги и изменения, которые имели место в российской действительности конца 60-х — середины 70-х годов, так и широта жизненных наблюдений.
Вот уже тридцать лет Элис Манро называют лучшим в мире автором коротких рассказов, но к российскому читателю ее книги приходят только теперь, после того, как писательница получила Нобелевскую премию по литературе. Критика постоянно сравнивает Манро с Чеховым, и это сравнение не лишено оснований: подобно русскому писателю, она умеет рассказать историю так, что читатели, даже принадлежащие к совсем другой культуре, узнают в героях самих себя. В своем новейшем сборнике «Дороже самой жизни» Манро опять вдыхает в героев настоящую жизнь со всеми ее изъянами и нюансами.
Впервые на русском языке его поздний роман «Сентябрьские розы», который ни в чем не уступает полюбившимся русскому читателю книгам Моруа «Письма к незнакомке» и «Превратности судьбы». Автор вновь исследует тончайшие проявления человеческих страстей. Герой романа – знаменитый писатель Гийом Фонтен, чьими книгами зачитывается Франция. В его жизни, прекрасно отлаженной заботливой женой, все идет своим чередом. Ему недостает лишь чуда – чуда любви, благодаря которой осень жизни вновь становится весной.
Трумен Капоте, автор таких бестселлеров, как «Завтрак у Тиффани» (повесть, прославленная в 1961 году экранизацией с Одри Хепберн в главной роли), «Голоса травы», «Другие голоса, другие комнаты», «Призраки в солнечном свете» и прочих, входит в число крупнейших американских прозаиков XX века. Самым значительным произведением Капоте многие считают роман «Хладнокровное убийство», основанный на истории реального преступления и раскрывающий природу насилия как сложного социального и психологического феномена.
Роман «Школа для дураков» – одно из самых значительных явлений русской литературы конца ХХ века. По определению самого автора, это книга «об утонченном и странном мальчике, страдающем раздвоением личности… который не может примириться с окружающей действительностью» и который, приобщаясь к миру взрослых, открывает присутствие в мире любви и смерти. По-прежнему остаются актуальными слова первого издателя романа Карла Проффера: «Ничего подобного нет ни в современной русской литературе, ни в русской литературе вообще».