Больше, чем осень - [4]

Она перелопатила массу литературы и уже разбиралась в своей теме не хуже, а может, в чём-то и лучше врачей. Она постоянно отслеживала новости и публикации в области лечения рака, обзавелась знакомыми по переписке на форумах. Благодаря настойчивому, пробивному характеру она добилась-таки бесплатной выдачи лекарства, а разнообразные вспомогательные БАДы и вакцины покупала сама. Пришлось повоевать с системой, поругаться, отправить с десяток писем в разные инстанции. Разумеется, всё это отнимало силы и убивало нервные клетки. Её свалило воспаление лёгких — с высокой температурой, слабостью, удушающим кашлем и отвратительным самочувствием. В какой-то миг промелькнула мысль: «Ну, вот и всё».

Но она выкарабкалась.

Алика не прекращала трудиться, хоть ей и пришлось сбавить обороты. Она ушла на удалённую работу. Противораковые таблетки действительно помогали ей, она ощутила на себе их действие, а вскоре и обследование подтвердило: основная опухоль и лёгочные метастазы уменьшились, а шейные лимфоузлы очистились вообще. Кашель ушёл, самочувствие улучшилось, прибавилось сил, дышать стало легче, Алика обрадовалась и приободрилась. Даже сон стал более качественным и долгим. Ей хотелось жить и бороться дальше... Даст Бог, и до победного конца.

Были и кое-какие побочные эффекты от лечения. Алику то и дело мучил болезненный стоматит, из-за которого порой было трудно есть; волосы хоть и не выпадали, но начались другие неприятности — проблемы с кожей головы. Какое-то жуткое зудящее шелушение охватило весь скальп и распространилось даже на брови. Чтобы было удобнее втирать прописанную врачом мазь, пришлось побриться наголо, но Алика в то время уже работала из дома, и нелады с внешностью перешли в разряд неизбежного зла. Что-то вроде: «Была бы голова цела, а волосы вырастут».

Проверяя Алику на прочность, жизнь продолжала бить. Ольга с мужем погибли в автокатастрофе, и в ушах младшей сестры отдавался эхом голос старшей: «Аль, обещай, что Ташку не бросишь». Сбылось ужасное пророчество... Или предчувствие?

Дождь стучал в крышки двух гробов, а Алика не могла оторвать взгляда от своей племянницы Наташи, полной девушки с каштановыми волосами и пронзительно-светлыми голубыми глазами. От их яркого, осеннего контраста с тёмной, атласной, богатой от природы шевелюрой и густыми ресницами щемило сердце... Дочка Ольги всегда была пухленькой, но это её не портило. За последние пару лет она ещё набрала килограммы, но Алика была готова простить ей любые излишества фигуры — за эти влажные незабудковые глаза и тонкие, правильные черты очаровательного и свежего личика. Она оставалась красавицей в любом весе. При её росте — как и у Алики, метр семьдесят пять — вес распределялся на ней гармонично и равномерно, по типу песочных часов.

— Таш... Привет, солнышко, — проговорила Алика, мягко сжав озябшие пальцы девушки. — Ты — не одна. Я с тобой.

Эти слова вызревали у неё в душе давно, с самого начала этого печального дня, и наконец сорвались с губ. Что почувствовала Таша? Была ли она испугана, озадачена? Чёрная бандана туго обтягивала голову Алики: осложнения с кожей ещё не прошли, она лечилась, и приходилось продолжать бриться. Шелушение в бровях благодаря мази существенно уменьшилось, но всё равно её внешний облик оставлял желать лучшего. Розовые, дышащие юной свежестью губы Таши вздрогнули, ресницы намокли, и Алика крепко чмокнула её в пухлую, яблочно-круглую щёку. Сердце набухало тёплой нежностью.

Таша в одночасье потеряла обоих родителей: двойные похороны застыли в её глазах голубым ледком горя и замкнутости. До этого дня Алика видела племянницу всего несколько раз — ребёнком и подростком, на нечастых семейных встречах. Её сердце всегда невольно улыбалось и согревалось при виде хорошенькой голубоглазой девочки, жизнерадостной и упитанной в меру. Правда, с годами эта мера, судя по всему, несколько изменилась.

Таша была раздавлена, растеряна: куда идти, что делать? Она была в каком-то трансе, в ступоре, плохо ориентировалась пространстве: в упор смотрела на ложку, но промахивалась, беря её, путала левое и правое, не попадала ногами по ступенькам, спотыкалась, и Алике то и дело приходилось её поддерживать, подхватывать под руку, направляя, как слепую. Голубые глаза племянницы, широко раскрытые, неподвижно смотрели перед собой.

— Пойдём... Вон туда, моя родная, — ласково подсказывала ей рука Алики, ведя её к автобусу, который должен был увезти их с кладбища в кафе для поминок. — Осторожно, ступенька! Держись за меня, детка. Я с тобой, я рядом.

Она неустанно напоминала об этом и во время похорон, и на поминальном обеде. Племянница цеплялась за Алику, будто за спасательный круг, льнула, как доверчивый ребёнок, и у Алики за спиной будто незримые крылья раскидывались — ей хотелось защищать, оберегать, окутывать собой, согревать. Она чувствовала себя нужной, и это было грустное, горьковатое, но в то же время и щемяще-сладкое чувство. Оно было как наркотик, хотелось ещё и ещё. Обещание, данное сестре, врезалось в сердце выбитыми на граните письменами. Бабушка и дедушка со стороны отца Таши жили далеко, в другом городе — вряд ли имело смысл отправлять её к ним. Да и пожилыми они уже были, болели. А Таша только что поступила в университет.