Большая Засада - [174]

Дважды кума. Первый раз она стала кумой, когда приняла ее роды, а второй раз — окрестив ребенка на алтаре святой миссии. Больше, чем кума. Бернарда была ей дочерью, потому что, когда они встретились в Большой Засаде и Корока удочерила ее, та была всего лишь исстрадавшимся ребенком: девственности ее лишил отец, мать была прикована к постели. Даже будь Бернарда ее родной дочерью, выношенной в утробе, Корока не могла бы любить ее больше.

За все эти годы, прожитые бок о бок в деревянном домике, построенном по приказу капитана Натариу да Фонсеки, они не сказали друг другу ни единого дурного слова, не было между ними ни единой ссоры или размолвки, даже тень недоверия ни разу не проскользнула. Боже правый, что же теперь будет? Корока покачала головой, не желая думать об этом.

Она не думала ни о чем, не вспоминала прошлое — события, разговоры, планы, веселые и грустные часы, опасности, мечты и праздники. Она была высохшая и опустошенная, будто ударами кинжала ей вырвали сердце и кишки. Корока омыла тело Бернарды, одела, расчесала распушенные волосы, вдела в уши серьги, которые подарил ей крестный.

Понемногу народ подтягивался на бдение. Проститутки в знак траура «закрыли корзинки».

9

Молчанием своим я говорю вам, друзья и подруги: в прежние времена на этой земле грапиуна, где растет какао, на самой прекрасной земле из всех, что можно возделывать в этом мире, данное слово имело цену, договор уважали, и не нужно было ставить печать на бумагу или предъявлять документ. Граждане — богатые и бедные, полковники и жагунсо — одинаково понимали, что есть верность и уважение, честь и достоинство. А за предательство платили жизнью.

Многое поменялось снаружи и внутри с тех времен, когда дорогу переходили с оружием в руках, и доверие между благородными храбрецами было твердой ходовой валютой. А сейчас заправляет другой народ. На лице Натариу, похожему на обожженный камень, не читались его горькие мысли, не отражалась боль утраты — он потерял ту, что была ему возлюбленной и крестницей, почти дочерью. Но кумовья, состоявшие в братстве, родившемся из ежедневного сосуществования бок о бок свободных людей, знали, о чем он говорит, что заявляет и о чем молчит.

Будь что будет, но он сдержит слово, данное молча, выполнит обязательства, взятые по ходу событий и происшествий, больших и маленьких, счастливых и трагических. Это был союз, освященный жизнью.

10

Эшпиридау слышал тут и там — на скамеечках для праздной болтовни на станции, в шумных кабаках, где лилась кашаса, в веселых борделях — слухи, разговоры, сплетни о несвоевременном и напряженном движении в управе, в нотариальных конторах, в казармах Бриозы, в тюрьме, на улицах Итабуны. Интриг, если верить пересудам, было великое множество.

Многочисленные, но неясные намеки не позволяли прийти к четким выводам. Капитан хотел отправиться в Итабуну, чтобы узнать толком, что же происходит, и прояснить все окончательно, но остальные трое — а потом к ним присоединилась Корока, особа осмотрительная, — не советовали ему предпринимать такую поездку. Это было бы опасно и неблагоразумно: с таким же успехом можно полезть прямо в логово врага и явиться к нему связанным по рукам и ногам.

По уверенному и взвешенному мнению Эшпиридау, если уж они послали жагунсо в Большую Засаду, чтобы убить Натариу, то в Итабуне на каждом углу его ждет бандит в засаде. Фадул Абдала и Каштор Абдуим были полностью с ним согласны. Эшпиридау поручил дочери — учительница Антония со всеми знается, все ей доверяют и уважают за ее знания и очки, которые служили им подтверждением, — собрать как можно больше информации и отправить с нарочным послание, чтобы он вручил его прямо в руки. Если нужно написать толково да еще красивыми буквами, то тут с учительницей Антонией никто не сравнится.

И даже после этого капитан бы не отступил, если бы в Большую Засаду не приехал сеу Карлиньюш Силва. Он ездил в Ильеус, чтобы представить ежемесячный отчет, и у него были конкретные новости и личные приказ Курта Койфмана закрыть склад и вернуться в головную контору. Когда пройдет горячая пора, которая вот-вот грозила наступить, то они решат, где быть складу. Зависит от обстоятельств — может, они даже оставят его в Большой Засаде.

11

В сопровождении трех сыновей — Жаузе, Агналду и Аурелиу — старая Ванже остановилась перед входом на веранду в доме капитана Натариу да Фонсеки:

— Разрешите, капитан? Хотела с вами парой слов перемолвиться.

Сидя на одной из деревянных скамеек и начищая парабеллум, капитан беседовал с Фадулом и Тисау. Оружие, нагроможденное в гостиной подле граммофона, привлекло внимание сержипанки.

— Садитесь, тетушка Ванже. — Натариу указал на одну из пустых скамеек. — И вы тоже. Всем места хватит.

Жаузе вернулся из Такараша с вытаращенными глазами и ушами, опухшими от всего, что ему довелось там услышать. Он был на ярмарке вместе с братом Аурелиу, куда привез на вьючном седле, притороченном к спине осла, корзину с курами и две корзины, полные плодов с их плантации. Там были тыква, шушу, машише, киабо, жило, сладкий батат. Обратно Жаузе приехал поспешно, в тревоге и смущении, увидев необычное скопление жагунсо, услыша пугающие слухи.