Большая война России - [20]
В 1916 году земские специалисты установили, что 22,2% раненых и больных окончательно утратили трудоспособность, из них 1,3% — с полной потерей автономии. Так, среди 5,15 миллиона воинов, прошедших лечение в медицинских учреждениях (2 844 500 раненых и 2 303 680 больных>{168}, в среднем 70 000 эвакуированных с фронта ежемесячно), можно насчитать 1,14 миллиона молодых мужчин, в большей или меньшей степени физически неполноценных (из них 67 000 — инвалиды с полной потерей автономии). Это число вписывается в рамки послевоенных подсчетов, которые колеблются между 700 000 и 1,9 миллиона[25]. Впрочем, эти исходные данные должны быть скорректированы, что непросто, если принять во внимание повторные ранения в последующих конфликтах. Например, среди российских инвалидов, получавших пенсию в Германии в 1926 году, Лев С. Роте, раненный в правую ногу 16 августа 1915 года, прошел операцию по ампутации только 15 июня 1919 года. Модест И. Ятвинский получил два ранения и был контужен во время Великой войны, потом потерял руку в Гражданской войне в 1919 и, наконец, был ранен в горло в 1920 году>{169}.
Какими бы ни были точные цифры, различные полугосударственные инстанции должны были принимать во внимание количество раненых и семей солдат. Со стороны правительства передовыми институциями социальной мобилизации для инвалидов были Особая комиссия Верховного совета, разные комитеты под патронажем женщин — членов императорской семьи (Александры Федоровны, Ольги Николаевны), Министерств земледелия, народного просвещения, торговли и промышленности, Романовский комитет; со стороны общества — Всероссийский союз городов, Всероссийский союз земств и Центральный комитет военно-технической помощи>{170}. Этот список, опубликованный в 1917 году, будет неполным, если не учитывать Российское общество Красного Креста (РОКК), которое многое сделало для инвалидов, находившихся во вражеских военных лагерях, а также Александровский комитет о раненых.
Последний, подталкиваемый необходимостью и конкуренцией с другими организациями, учредил собственное справочное бюро о военнопленных, а также открыл курсы ремесленников и сельского хозяйства для инвалидов>{171}. Он покрывал быстро возраставшие расходы, начав с 1,6 миллиона рублей только на пенсии в 1915 году и достигнув 2 737 075 рублей (12 993 получателя) в 1918 году>{172}, без учета 2 299 710 рублей единовременных пособий. В 1916 году отрицательное сальдо комитета достигло 838 828 рублей и урезало капитал, ренты которого до сих пор хватало на то, чтобы покрывать издержки. В срочном порядке ежемесячные суммы, выплачивавшиеся ветеранам Русско-японской войны, были снижены с 20 до 5 рублей, прекратилась выдача любых субсидий вдовам и сиротам этой войны>{173}. Одна война догоняет другую, прецедент создан. Этот случай, распространенный в стольких организациях и в некотором смысле типичный, обнаружил две важные тенденции. С одной стороны, конкуренция между инстанциями привела к позитивным результатам: увеличение выплат и усовершенствование предложений, даже инновации последовали из постоянного наблюдения за действиями, предпринимавшимися на национальном и локальном уровнях. С другой стороны, увеличение числа организаций, их более или менее легкий доступ к государственным субсидиям в зависимости от личных связей, влиявших и на регламентацию, наконец, разная степень рационализации практик препятствовали приемлемому решению основной социальной проблемы.
Санитарный опыт: слабость государства
Инвалидов эвакуировали в тыл, где они проходили через все уровни военной, а затем и гражданской санитарной системы; самые тяжелые случаи в специализированных госпиталях рассматривались в обеих столицах и в Киеве. В сентябре 1914 года военные власти заявили, что они просчитались с вложениями в медицинские инфраструктуры и оборудование>{174}. Эмигрант Александр Арефьевич Успенский утверждал, что во время его первого сражения пункты неотложной помощи находились очень далеко: «Мы не видели никаких санитаров с носилками»>{175}. Даже если это свидетельство, появившееся задним числом, после войны, исходило из слишком распространенного представления о неэффективности царского правления, выясняется, что армия дала разрешение земским и городским учреждениям наладить во фронтовой зоне дело эвакуации раненых. Так ситуация нормализовалась к концу 1914 года. Это исключительное напряжение войны пришлось на все губернии: так, Калужская выделила в 1915 году 1370 коек в 56 учреждениях для раненых и больных>{176}. Генеральный штаб дал это разрешение и с той целью, чтобы указать на некомпетентность государственных структур и, следовательно, продолжать диктовать свои взгляды имперской администрации>{177}. Происходило это, впрочем, в ущерб солдатам, попадавшим в учреждения разного типа, которые, хоть и имели общую функцию, редко сообщались между собой и, в частности, редко передавали друг другу истории болезни пациентов. Так, петроградские убежища Особого комитета Союза увечных воинов приняли в 1916 году в общем 4652 солдата, окончательно освобожденных от службы. В среднем там лечилось 1343 человек. Большинство (3432) были больны или с инфицированными ранами, 318 человек отправлены в другие учреждения на специализированное лечение, 91 оттуда вернулся, пятеро умерли, и один потребовал, чтобы его отправили домой. Врач, составивший данный отчет, все же признает сомнительную надежность этих цифр и отсутствие любых сведений о 227 инвалидах, отправленных на дополнительное лечение
