Большая судьба - [119]

— Не забыли нашего бая Илию, того, который весь белый свет прошел. Вы, помнится, в прошлый приезд много с ним говорили!..

— Разве забудешь разговор с бывалым человеком!

— Тогда знакомьтесь: Илия, сын бая Илии, первый в своем роду механизатор… Да и вообще первый на селе тракторист-ударник!

— Откровенно признаться, — довольно улыбнулся Илия-младший, — сначала я колебался, какую выбрать профессию. Отец настаивает: «Иди в трактористы!» «Но мы же потомственные огородники», — возражал я ему. А он в ответ: «На теперешнем этапе огородничество без машин — все одно, что рало без лошади…»

— Значит, понутру пришлась новая жизнь старому поколению?

— А разве пчела от меда летает?! Ходил мой батька полжизни по Европам и Америкам, мы с матерью в старой лачуге жили, на досках спали. Поработали пять лет в кооперативе — новый дом построили, обзавелись по-городскому. Потом мотоцикл мне купили. Теперь денег на легковую машину собрали. Тут яснее ясного!

…За Черным логом, на сбегающем к пойме огороде, крестьянки, открыв затворы распределительного канала, вели воду по оросителям.

— Снимай ботинки, председатель, в гости пожалуй!..

— А мне не привыкать, — задорно ответил Кушев и принялся разуваться. — Полжизни босиком протопал!

— Неплохо и молодость вспомнить!

— Да что ж вы, бабоньки, мужика в тридцать восемь годков в старики записываете!

— Чтоб самим моложе казаться!

— Да, молодость, как вспомню, хорошее время человеческое, весна! — отшучивается председатель.

— Что-что, а это уж мы лучше тебя знаем! Ты-то свою молодость по концентрационным лагерям большею частью провел…

— Веселый вы народ!..

— Нету причины быть грустными!..

Стали здороваться.

— Славка Цацарова, — представилась загорелая женщина с гладко зачесанными назад каштановыми волосами.

— Может быть, вам непонятно, — обратилась она ко мне. — Но у нас, матерей и жен, есть причина быть веселыми. Об экономической стороне нашей жизни вы, наверное, наслышаны. Но есть другая сторона. На собраниях о ней не говорят. А зря! Потому что без нее, по моему разумению, не построишь настоящего социалистического общества. Я о семье… Горькая была наша женская доля. Мужик за Дунаем ходит, на чужбине хлеб зарабатывает, а ты дома на части разрываешься, ни света, ни солнца не видишь. Одно слово — соломенная вдова. Дети без отца, двор без хозяина. Теперь, слава богу… А вернее, спасибо народной власти, семьями живем. И работается бойчее, и ребятишки на радость растут. Марийка, дочка моя, педагогический институт окончила, теперь учительствует. Сын Никола защитил диплом в машиностроительном. Я вам по-простому свою думку выкладываю. Экономика — это экономика, но ежели нет семьи, она неполная, вроде как без души!..

— Что правда, то правда, Славка!.. Вот моя бабка Тодора, — обращается Кушев ко мне, — у нее вырос я на харчах, так как сиротою остался, — до сих пор не может смириться со своею загубленной женской долей… Справляли они с дедом «золотую свадьбу». Гостей полон дом. За здоровье «молодых» тосты провозглашают. Старик благодарит, а старуха встает и рубит с плеча: «Какая уж там у нас „золотая свадьба“! Это — сплошное поругание драгоценного металла. Ее и железной назвать много чести! Липовая это свадьба. Из пятидесяти годов мы и пяти вместе не прожили. А молодость ушла, не воротишь ее! Ласки не видела. Один труд да мука. Родила близнецов — на восьмой день их за пять километров на огород таскала»… Такая-то она была, судьба жены отходника!.. А старик и старуха любили друг друга!..

Я невольно задумываюсь над тем, как старый строй калечил человеческие жизни. Знать, недаром родились на свет предания, сказки, былины и легенды о Прокрусте, отсекающем ноги тем, кто не укладывался в его ложе, о Змие, пожирающем людей, о Кощее бессмертном — злых и жестоких чудовищах!

— Если не возражаете, — говорит Кушев, — то мы вернемся обратно окольным путем. Когда у меня есть свободное время, я предпочитаю эту дорогу. Да и посмотреть пшеницу надо.

— С удовольствием. Чем больше крюк, тем больше увидим!

— Помните тот дом с красным орнаментом на стене? Отделанный со вкусом. В нем живут родные Димитра Генкова, нашего партизана, моего друга и наставника. Это он отсоветовал мне идти в отход: «На родине дел много. Кому воевать против фашизма? Не старикам же, возвратившимся с гурбета[58] инвалидами!» Я учился в каменнодельном училище. Летом работал в хозяйстве деда. Каждый воскресный день, бывало, мы уходили с Димитром по самым глухим и безлюдным тропинкам в пшеничные поля. Он всегда брал с собою небольшой томик Ленина в бумажном переплете, напечатанный петитом. Мы читали до сумерек, забывая о еде, мечтали о том дне, когда возьмемся за карабин и гранату. Димитр был очень взыскательным и к себе и ко мне. Если какое произведение проштудировано, изучено, ты не имеешь права забыть из него даже, казалось бы, второстепенное, ибо тебе предстоит много раз пересказать его товарищам, передать в деталях. Он был секретарем сельской парторганизации, а я — секретарем комитета Рабочего союза молодежи. Полицаи давно занесли Димитра в черные списки, а поэтому, как только гитлеровцы напали на Советский Союз, он по решению партии ушел в партизанский отряд. Меня оставили ятаком, то есть помощником и связным на селе…