Большая семья - [134]

Конечно, это интересно — командовать комсомольским постом по охране урожая. И еще важно, что никому другому, а ему, Прохору Обухову, комсомольская организация доверила такое дело — командовать. Но если бы это было в другое время — в тихую, мирную ночь, когда все люди спят, отдыхая после работы, только он, Прохор, стоит на боевом посту. Тогда бы это было настоящее дело, тогда бы оно вызывало законную гордость!

Дует суховей, тихо шелестят колосья. Прохор шагает дальше и, чтобы ускорить время, начинает считать свои шаги:

— Раз… Два… Пять… Восемь…

Под ногами хрустит сухая ветка.

Где-то далеко звонко щелкает перепелка.

Над головой проносится летучая мышь.

Прохор медленно шагает, сжимая в руках тяжелое двуствольное ружье.

— Семнадцать… Двадцать три… Тридцать девять…

Время тянется уныло. Кажется, летней ночи не будет конца. Голова становится тяжелой, будто наливается свинцом. Хорошо бы вытянуть ноги на мягкой, вкусно пахнущей пшеничным хлебом соломе, закрыть глаза, заснуть. Но Прохор гонит прочь эти дурманящие мысли и шагает тверже, отчетливее.

— Сорок пять… Пятьдесят восемь… Шестьдесят три…

Нет, так не годится! От цифр, которые пестрят перед глазами беспорядочными колонками, начинает кружиться голова. Лучше о чем-нибудь думать. О чем же думать?.. Да вот же, о ремесленном училище. Осенью он непременно поедет учиться. Где это будет — в Москве или в другом каком городе? Хорошо, если бы в Москве! Посмотреть бы столицу, походить по ее улицам, побывать в ее театрах. Пройтись в строю по Красной площади в первомайский праздник или в праздник Октябрьской революции да посмотреть с Красной площади на товарища Сталина!.. А потом вернуться в Зеленую Балку, где уже будет построена электростанция, поступить на работу помощником директора станции. Как бы завидовали ему ребята! Впрочем, зависть — это пустое дело. Не ради бахвальства перед товарищами он хочет учиться. Ради того, чтобы быть колхозу полезным, чтобы знать, что такое электричество. Он хочет и будет учиться ради того, чтобы овладеть этой силой, управлять ею, подчинять ее интересам людей. Конечно, приятно будет и товарищам показать, как от его всесильной руки яркими огнями осветится Зеленая Балка, но это между прочим, между делом. Главное, почему он решил учиться, — быть еще более полезным колхозу, людям.

Дует суховей. Шумит, волнуется спелая пшеница. Впереди — шуршащие шаги. Прохор припадает к земле, весь превращается в слух. Совсем близко слышится веселый свист. Прохор отвечает с искусным прищелкиванием. Тотчас возле него, как из-под земли, возникает Дмитрий Медведев с дубинкой в руке.

— Ты что? — спрашивает Прохор.

— Так, — отвечает Дмитрий. — Скучно что-то.

— Ну вот, нашел время скучать, — журит Прохор товарища. — Ты же на посту, часовой. А разве часовой имеет право скучать?

Но он рад приходу друга. Хоть немножко поболтать, на одну минуту развеять думы, прогнать дремоту, которая пеленой застилает глаза.

— Слышь, Проша, — говорит Дмитрий, — а ты не знаешь, зачем это нас поставили сюда?

— Затем, чтобы караулить, — отвечает Прохор.

— А зачем ее караулить?

— Понятно зачем: чтобы не воровали.

— А разве ее воруют?

Прохор не знал, воруют пшеницу или нет, но простаком казаться не хотел.

— Конечно, — сказал он авторитетно. — Некоторые элементы ножничками колоски стригут.

Дмитрий верил, — ведь командир должен все знать.

— Слышь, Проша, — снова спросил Дмитрий, — а что такое суховей?

Прохор поморщился: вопрос этот показался ему посторонним, не касающимся их прямых обязанностей. Но все же ответил:

— Суховей — это сухой ветер.

— Это я знаю, — сказал Дмитрий. — А откуда он берется?

Прохор не знал, откуда берется суховей, но ронять свой авторитет не стал, и сурово произнес:

— Знаешь что, кончим этот посторонний разговор. Ступай на свой участок. А то там, может быть, уже стригут колоски.

Обиженный неласковым обращением, Дмитрий повернулся, потащив за собой дубинку. Но не сделав и пяти шагов он обернулся.

— А скажи, вот ты командир, — спросил он, — а какие твои командирские обязанности?

— Как это — какие? — удивился Прохор. — Обыкновенные. Разводить часовых по участкам.

— А еще?

— Снимать часовых. Вот не сниму тебя, и ты будешь стоять, пока не умрешь.

— А я возьму сам снимусь.

— Не имеешь права.

— А я без права снимусь.

Прохор был озадачен.

— Вот чудак! — сказал он. — Как же ты снимешься, если не имеешь права? На что ж тогда дисциплина существует?..

Дмитрий остался доволен объяснением и, свистнув, растаял в темноте.

Дует суховей. Шелестят колосья. Прохор неслышно идет по траве. Он думает о разговоре с Дмитрием. А так ли он говорил с ним, как должен говорить командир с подчиненным часовым? Не обиделся ли на него Дмитрий, а то, пожалуй, и дружить перестанет. А в самом деле, был ли такой случай, когда колосья стригли, и какой человек решится на такое дело?

В стороне раздастся лошадиный топот. Прохор видит всадника. Он едет по косой дороге. Лошадь бежит быстрой рысью. Копыта звонко хлопают по слежавшейся пыли. Кто это едет? Куда торопится? Может быть, в район по какому-нибудь неотложному делу?

Прохор вспоминает свою поездку в район. Он выехал из села, когда еще было темно и глаза еле различали кочки на дороге. До шоссе добрался к рассвету. Там ехать было легче. Он нажимал на педали и, казалось, летел быстрее молнии. В лицо бил прохладный ветерок.