Большая семья - [124]

Беспокоило одно: выдержит ли Прасковья Григорьевна? Ульяна присматривалась к старухе, которую в мыслях называла ласковым словом «свекровушка», с тревогой ждала, что вот остановится помощница и, обессилев, присядет. Но тревога была напрасной. Прасковья Григорьевна все так же бегала от ряда к ряду и, обливаясь потом, проворно крутила жгуты. Глаза ее под седыми бровями задорно горели. Трудная работа точно молодила ее, а желание быть необходимой вызывало бодрость духа, поддерживало силы.

— Знаешь что, дочка, — сказала Прасковья Григорьевна Ульяне на одном из заходов. — Я вот смотрю и думаю: не так мы работаем.

— Как не так, Прасковья Григорьевна? — спросила Ульяна.

— А вот смотри, сколько мы с тобой идем и сколько времени попусту теряем. А надо вкруговую. Вон как косилка ходит. Пшеница хорошая, прямая, с любого боку подходи и коси.

— Это правда, — согласилась Ульяна и удивилась выносливости старухи. — Ты скажи сыну.

Прасковья Григорьевна вытерла лицо платком.

— Я бы сказала, да боязно, дочка.

— Отчего ж боязно?

— Стара я, чтоб молодых учить.

— А они, что ж, молодые-то, такие уж ученые, что их и поучить нечему? — возразила Ульяна. — Ну, уж если сыну стесняешься, скажи Недочету. Он-то не молодой.

— Разве Недочету сказать? — проговорила в раздумье Прасковья Григорьевна. — Да нет, и Недочету не скажу. Они ж сами видят. Должно, нельзя, раз так не работают.

Перед обедом на поле появился грузовик с отрядом школьников из города. Они должны были приехать утром, но старая машина, как на зло, трижды останавливалась в дороге.

Переговорив с руководителем отряда, молодым учителем, Арсей послал Недочета распределить приехавших ребят по бригадам. Ульяна посоветовала Прасковье Григорьевне отдохнуть, а сама подошла к Арсею.

— Можно попробовать? — спросила она Арсея, показав на косу Недочета.

— А ты косила когда-нибудь?

— Нет, — призналась Ульяна. — Пробовала один раз, да что-то, помнится, не получилось.

— А ну, становись.

Ульяна взялась за косу Недочета. Она показалась тяжелой и какой-то громоздкой. Но подрезая пшеницу под корень, Ульяна почувствовала, что коса пошла легко, неслышно. Приятно было ощущать грузно навалившиеся на ручку косы срезанные колосья.

— На пятку нажимай… — учил ее Арсей. — Косу далеко не отставляй… Вот так… Старайся вести ее полукругом.

Ульяна слышала его голос совсем рядом. Она и на расстоянии чувствовала его поддержку, и ей становилось легко. Почему-то она вспомнила его таким, каким видела после неудачного опыта над пшеницей. Но образ этот только на миг задержался в сознании. Его сменил другой, более яркий и близкий, — образ сильного и мужественного человека. Она с облегчением подумала, что то была короткая и несвойственная ему слабость.

Задумавшись, Ульяна на лету случайно передернула ручку косы и вогнала острый конец в землю.

— Осторожно! — услышала она позади тревожный голос Арсея. — Держи косу на вытянутой руке, а то подрежешься!..

Ульяна, обругав себя, решила выбросить из головы посторонние мысли. Прислушиваясь к советам Арсея, она уверенно заносила косу. Ей захотелось стать настоящим косарем. А почему бы и не так? Ведь завтра, когда люди начнут работать по ее методу, многие женщины окажутся свободными. Почему бы нескольким из них не взяться за косы? Да, в Зеленой Балке женщины никогда не косили. Это считается мужским делом. Но почему же это так? Потому, что профессия косаря — трудная профессия. А вязать снопы легче? Разве в колхозе мало трудных и сложных работ, на которых рядом с мужчинами заняты женщины? Так почему же женщина не может стать косарем?

Ей стало весело. «Поломать эту привилегию!» — решила она и вспомнила, что женщины Донбасса заменили своих мужей-шахтеров. А разве там, под землей, в угольной шахте, с отбойным молотком легче работать, чем здесь с косой?

— Поломать привилегию! — сказала она вслух и крепче сжала косу в руках.

Когда прогон кончился, Ульяна пошла рядом с Арсеем. Прасковья Григорьевна, не пожелала отдыхать, когда все работали, и продолжала готовить жгуты на всех трех рядках.

— А ты настоящий косарь! — похвалил Ульяну Арсей.

— Нет, ты правду говоришь? — обрадовалась Ульяна.

— Честное слово! Да ты посмотри на свою работу. Скошено чисто, ряд уложен ровно. Что ж еще нужно?

Над полем журчали косы. Издалека плыл ровный гул тракторов. За пшеничным косяком поднималась песня. Это пели девушки звена Кати Ремизовой.

— А что ж ты ничего не скажешь про мою выдумку? — склонив голову набок, будто бы прислушиваясь к далекой песне, спросила Ульяна.

Арсей посмотрел в ее пылающее лицо.

— Что ж говорить-то? Молодец ты, Ульяна!

— Благодарю за доброе слово.

— Молодец, умница ты моя, — продолжал Арсей. — Завтра все бригады перестроим, старушек призовем.

— А помнишь ты говорил — это утопия?

— Помню, Ульяна, — сознался Арсей. — Помню. Не верил, честно признаюсь, не верил! И еще кое-чему не верил… Ошибался… А тебе спасибо. Завтра будем работать по твоему способу. Многие женщины освободятся.

— И меня освободи, — попросила Ульяна.

Арсей пытливо посмотрел на нее.

— Что ж ты будешь делать?

— Косить.

— Косить?

— Да.

Нет, она не шутила. Он читал решимость во взгляде ее черных глаз.