Большая семья - [123]
Утром, как только запела первая коса, Ульяна сказала себе: «Ну, началось!» Так всегда говорила она, услышав первый выстрел партизан, идущих в атаку. В этих словах заключалось все: и желание бороться и желание победить. И теперь утром, сказав себе: «Ну, началось!», она как бы подвела итог всем своим прошлым тревогам. Она знала, что сейчас напряженное желание победить владеет всеми — от малышей до старых, почтенных колхозников, — и была счастлива: жизнь ее сливалась с жизнью других людей!
Вспомнился вечер, когда обсуждались условия соревнования с колхозом «Борьба». Это были суровые, трудно выполнимые условия. Оттого, быть может, люди говорили горячо, взволнованно, перебивали друг друга. Возбуждение передалось и ей, она с надеждой смотрела на Арсея. Он был удивительно спокоен. Хладнокровно и уверенно отстаивал он условия соревнования, которые поставил перед ними соседний колхоз. Каждое сомнение он разбивал со знанием дела, с присущей ему настойчивостью.
— Нет, вы только подумайте! — кричал Терентий Толкунов, размахивая над головой руками. — Нет, вы только подумайте! Три нормы на брата! Три нормы!.. Да когда ж такое было? Когда — кто мне скажет? Кто слыхал такое?
На это Арсей спокойно отвечал:
— А ты, Терентий Данилыч, слыхал когда-нибудь, чтобы люди выстояли такую войну, какую мы выстояли? А на войне-то, думаешь, людям приходилось меньше трудиться?
— То ж война, Арсей Васильич!
— А это тебе что — игрушки? Это тоже война!.. Война за хлеб!
Ульяна слушала, затаив дыхание. Перед взором расстилалось море спелой пшеницы. Целое море! Оно ждет людей, ждет их рук, ждет их труда. Как же лучше справиться с этим неспокойным, волнующимся пшеничным морем?.. Ульяна думала с напряжением, думала мучительно, до острой боли в висках. И вот тогда мысль о работе по-новому окончательно окрепла. Слабосильная, неспособная сама связать сноп, старуха идет впереди и крутит жгуты. Следом за ней она, Ульяна, готовыми жгутами вяжет снопы. Что же будет? Три нормы? Нет, больше! Пять, а может быть, и шесть норм! Шесть норм на одну вязальщицу!.. Ей хотелось выйти и сказать, что она даст шесть норм. Но она не сделала этого. Она глубже забилась в полутемный угол, прислонилась к стене. От радости, от возбуждения у нее кружилась голова. Она высоко подняла руку за то, чтобы принять условия колхоза «Борьба»…
Арсей шел за Недочетом. Перед началом косьбы старик спросил председателя:
— Первым желаешь?
— Нет, уж давай ты первым, — сказал Арсей, вспомнив соревнование на сенокосе. — А я за тобой. Только не обижайся, если загоню.
— Ладно, — усмехнулся Недочет. — Цыплят по осени считают…
Они шли ровно. Арсей не отставал ни на шаг. Ульяна с помощью Прасковьи Григорьевны успевала вязать за ними. Она быстро переходила с ряда на ряд, обвивала снопы скрученными Прасковьей Григорьевной жгутами и бережно, чтобы не обить зерно, укладывала их на жнивье. Со стороны можно было подумать, что это не работа, а забава для нее. На самом же деле труд вязальщицы — тяжелый труд, требующий большой выносливости, ловкости, умения. Чем искуснее вязальщица, тем легче дается ей работа. Ульяна, работала быстро. Не забывая о долгом летнем дне, она рассчитывала и экономила силы. Движения ее были продуманными и точными. Она делала только то, что требовалось. Ни одного лишнего движения — в этом было ее преимущество перед менее опытными и нерасчетливыми вязальщицами.
Первые два ряда она закончила, догнав косарей. На новый прогон переходили вместе с Прасковьей Григорьевной вслед за косарями.
— Уморилась? — спросила Ульяна свою помощницу.
— Нет, что ты, Уля, — торопливо сказала Прасковья Григорьевна. — Только руки маленько трясутся…
— А я думала, еще рядок прихватим, — с сожалением сказала Ульяна.
— Что ж, давай, — согласилась Прасковья Григорьевна.
— А руки как?
— Ничего, — засмеялась Прасковья Григорьевна. — Разойдутся…
Во второй заход они прихватили и рядок Терентия Толкунова. Он шел следом за Арсеем. Бригада плотников была на время уборки расформирована. Сам бригадир теперь соревновался с председателем и его заместителем.
На трех рядках работа шла медленнее. Прасковья Григорьевна бегала от первого ряда ко второму и третьему, от третьего ко второму и первому и точно спиралью связывала их следами своих башмаков. Ульяна не поспевала за ней. Крупная, чистая пшеница выскальзывала из рук, перетягивала тяжелыми колосьями. Но Ульяна была не из тех, которые легко сдаются. Она удвоила усилия. Одним перекатом через правую руку она перекидывала сноп и, придавив его коленом, быстро скручивала. Она берегла время и старалась первым же захватом грабель подобрать все стебли.
Так работали долго. Пузатые снопы устилали скошенное поле. Солнце стояло высоко и сильно припекало. Оно золотило жнивье, отсвечивало в глазах. В конце загона в глубокой лунке под снопом стоял кувшин с водой. Прасковья Григорьевна перед новым заходом жадно пила теплую воду. Но Ульяна ограничивалась одним-двумя глотками, смачивающими пересохшее горло. Она знала, что вода в жаркую рабочую пору быстро переходит в пот, забивает поры тела и вызывает усталость. Лучше томиться жаждой, чем потерять силы.
Филипп Иванович Наседкин родился в 1909 году в селе Знаменка Старооскольского района Белгородской области, в семье бедного крестьянина. В комсомоле он прошел большой путь от секретаря сельской ячейки до секретаря ЦК ВЛКСМ. Первая крупная книга Ф. Наседкина роман «Возвращение» издан был «Молодой гвардией» в 1945 году. Затем в нашем же издательстве выходили в свет его книга очерков о Югославии «Дороги и встречи» (1947 г.), романы «Большая семья» (1949 г.), «Красные Горки» (1951 г.), повесть «Так начиналась жизнь» (1964 г.). Повесть «Великие голодранцы» опубликована в журнале «Юность» (1967 г.)
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».