Большая реставрация обеда - [7]
Тут Корнелий Трималхион проникся ко мне симпатией и поведал о своей удивительной жизни. Оказывается, что кроме пророка Заратуштры, жившего шесть веков назад, Корнелий Трималхион встречался с царицей Клеопедрой и имел от нее сына по имени Намуходоносор, который разгромил персов в битве при Иссе.[4] Скульптор Фотий, философ Плутон, историк Деридот, – кого только не знал Трималхион?! С кем не беседовал?! Чтобы заручиться поддержкой Корнелия Трималхиона, к нему прибегали сильные мира сего, как марафонские лошади – наперегонки. Но трактирщик принимал далеко не всякого и говорил не более одной гениальной фразы в день. Поэтому сильные мира сего влачили жалкое существование, дожидаясь – когда же Корнелий Трималхион что-нибудь скажет. Ich bin(o) veritas! – Истина во мне![5] Зато демократичный Корнелий не чурался общения с простыми людьми и даже пожертвовал два аса на строительство общественной уборной, за что был увековечен мемориальной табличкой над четвертым сиденьем справа.
– Ты спрашиваешь, чтó такой человек, как я, делает в этой харчевне?! – воскликнул Корнелий Трималхион и глубоко задумался, глядя на аллегорическую фреску…
Где феерические животные, почерпнутые из кошмарных снов, занимались воспроизводством. Водоплавающие совокуплялись с земноводными, а яйцекладущие с живородящими. Эта скотская порнография олицетворяла собой Сотворение Мира по Фрейду.
– Чтó такой человек, как я, делает в этой харчевне?! Чтó такой человек, как я, делает в этой харчевне?! – мучился над вопросом Корнелий Трималхион и время от времени подбоченивался.
Я не знал, чем ему помочь, поскольку размышлял над другой дилеммой – пойти домой и лечь спать или признать Корнелия Трималхиона богом. В первом случае я оставался без денег, во втором – с головной болью.
Внезапно Корнелий Трималхион плюнул на пол и проговорился:
– Я бы хотел стать летописцем.
– А что мешает? – поинтересовался я. – Сейчас на дворе самое лето.
Корнелий Трималхион тяжело вздохнул с видом человека, обреченного платить налоги:
– Ты знаешь, сколько на мне всяких ручек и ножек?!
Я пересчитал – ничего особенного. Но Корнелий Трималхион принялся обрывать на себе многочисленные ручки и ножки, словно Лаокоон, удушаемый змеями. Это мимическое представление длилось минуты три, после чего Корнелий Трималхион пояснил:
– И все цепляются за меня и просят жрать!
Каждый, кто рассчитывает на сострадание, должен для начала похудеть. А не хлопать себя по пузу для пущей убедительности.
– Давай-ка сделаем вот что… – сощурился Корнелий Трималхион, – ты мне продашь свой папирус за двадцать лепешек с сыром!
– Лучше расстанемся по-хорошему, – в ответ предложил я.
Из уважения к автору «Сатирикона» я готов был поторговаться, но из любви к искусству – не менее чем за триста драхм.
– Я думаю, – предупредил меня Корнелий Трималхион, поскольку пауза затягивалась. – Я думаю, что читать намного сложнее, чем писать. И хотя я не умею ни того, ни другого, но предполагаю, что за использованный кусок папируса нужно заплатить…
– Четыреста драхм, – подсказал я.
– Вдвое меньше, – закончил фразу Корнелий Трималхион. – Как человек творческий, я иногда продаю пожеванные лепешки, но как человек честный – на треть дешевле. Иначе их никто не берет.
Тут я принялся заверять неразумного трактирщика, что вложенные в произведения искусства деньги никогда не пропадут…
– Будет надежнее, – отмахнулся Корнелий Трималхион, – закопать мои деньги на заднем дворе. Для этого мне нужен большой сундук, а не папирус.
Подозревая, что сделка не состоится, я стал прикидывать, как бы выйти из помещения. Но справа меня караулили «шкряги», слева Приап с растопыренными фаллосами, а прямо – Корнелий Трималхион загораживал дорогу и размышлял вслух:
– Что общего во всех папирусах? Там нет ни слова про Корнелия Трималхиона…
И я не стал его в этом разубеждать. Просто подумал, что книга, которую принес мне давешний хиромант, сильно подпорчена. Утрачены целые страницы про меня, Вендулку и других людей. Даже заглавие ободрано наполовину – «Обед…».
– Трималхиона! – воскликнул я и согласился эту книгу отреставрировать.
Помпеи
День первый, день последний
Кому: Александру [email protected]
Тема: Каркнул ворон: «Невермор!»
Сообщение:
Сижу в гостинице «Гранд Вулкан», неподалеку от Помпей, и насилую свой ноутбук сценами из древнеримской жизни. Жуткая дыра этот «Вулкан»! Водопроводные трубы гудят и трясутся, как во время знаменитого извержения. Кстати, сегодня днем неизвестно куда трижды пропадала электроэнергия! Администратор отеля говорит, что старый добрый «Вулкан» не справляется с наплывом туристов. Но я подозреваю, что причина всех неурядиц – мой ноутбук. Во всяком случае, свет гаснет, как только я подхожу к розетке, чтобы подзарядиться. Отсюда и фрагментарность моего повествования, и название нового романа – «Обед на кладбище». Отсылаю тебе по электронной почте вторую главу…
Раскопки в Помпеях начались еще в 79 году, как только Везувий слегка угомонился и перестал кидаться камнями. Горожане, уцелевшие после извержения, пытались проникнуть в свои жилища, погребенные под пеплом. За государственный счет отрыли и вытащили на поверхность несколько изваяний, а все остальное досталось потомкам. Они оживленно копаются в Помпеях и по сегодняшний день…
«Реставрация обеда» – второй роман Иржи Грошека, своего рода литературная автобиография, связанная с «Легким завтраком в тени некрополя» общими «персонажами», такими как хитроумный сюжет и неповторимый «грошековский» юмор. Вдобавок «Реставрация обеда» еще и роман-концепция. Автор приглашает вас посетить свою «творческую кухню» и понаблюдать, как весело готовятся котлеты по-пражски и чешско-моравские фрикадельки. Вот эти блюда и есть литературные рецепты, которые оборачиваются авторскими афоризмами на все случаи жизни.
Популярный роман видного чешского писателя, критика и кинематографиста, первый в предполагаемой трилогии. Книга стала в Чехии бестселлером, переведена на восемь европейских языков, готовится экранизация. Роман построен, как яркая мозаика, где бок о бок существуют императорский Рим и современная Прага, модный кинорежиссер и Валерия Мессалина…
В этой книге всего понемногу: и бывших жизней, и грехов, и самоиронии, и литературных фокусов с разоблачением. А главное, «Файф-о-клок» – это действительно смешной сборник, состоящий из романа «Файф», пяти интервью с Иржи Грошеком и повести «Пять фацеций „а-ля рюсс“».
Современный русский писатель Иржи Грошек предлагает на суд читателя новый роман, щедро наполненный юмором, самоиронией и фантасмагорией. Исторические и культурные аллюзии воплощены автором в образе обаятельного писателя-неудачника. Все персонажи существуют в неком архиепическом пространстве места-времени, где в последний день перед извержением Везувия случаются странные и безусловно смешные истории, а древнеримские Помпеи превращаются в заброшенный российский городок на побережье Черного моря.
Яркий литературный дебют: книга сразу оказалась в американских, а потом и мировых списках бестселлеров. Эмира – молодая чернокожая выпускница университета – подрабатывает бебиситтером, присматривая за маленькой дочерью успешной бизнес-леди Аликс. Однажды поздним вечером Аликс просит Эмиру срочно увести девочку из дома, потому что случилось ЧП. Эмира ведет подопечную в торговый центр, от скуки они начинают танцевать под музыку из мобильника. Охранник, увидев белую девочку в сопровождении чернокожей девицы, решает, что ребенка похитили, и пытается задержать Эмиру.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
В 1000 и 1001 годах в геолого-исследовательских целях было произведено два ядерных взрыва мощностью 3,5 и 10 килотонн соответственно.
«Сталинград никуда не делся. Он жил в Волгограде на правах андеграунда (и Кустурица ни при чем). Город Иосифа не умер, а впал в анабиоз Мерлина или Артура. То тут, то там проступали следы и возникали звуки. Он спал, но он и боролся во сне: его радисты не прекращали работу, его полутелесные рыцари — боевики тайных фемов — приводили в исполнение приговоры, и добросовестный исследователь, знаток инициаций и мистерий, отыскал бы в криминальной газетной хронике закономерность. Сталинград спал и боролся. Его пробуждение — Белая Ротонда, Фонтан Дружбы, Музкомедия, Дом Офицеров, Планетарий.
«…Вообще-то я счастливый человек и прожила счастливую жизнь. Мне повезло с родителями – они были замечательными людьми, у меня были хорошие братья… Я узнала, что есть на свете любовь, и мне повезло в любви: я очень рано познакомилась со своим будущим и, как оказалось, единственным мужем. Мы прожили с ним долгую супружескую жизнь Мы вырастили двоих замечательных сыновей, вырастили внучку Машу… Конечно, за такое время бывало разное, но в конце концов, мы со всеми трудностями справились и доживаем свой век в мире и согласии…».
Роман, написанный на немецком языке уроженкой Киева русскоязычной писательницей Катей Петровской, вызвал широкий резонанс и был многократно премирован, в частности, за то, что автор нашла способ описать неописуемые события прошлого века (в числе которых война, Холокост и Бабий Яр) как события семейной истории и любовно сплела все, что знала о своих предках, в завораживающую повествовательную ткань. Этот роман отсылает к способу письма В. Г. Зебальда, в прозе которого, по словам исследователя, «отраженный взгляд – ответный взгляд прошлого – пересоздает смотрящего» (М.