Большая охота - [34]

А в густом кустарнике вон – два больших ведра со всплывшими этикетками. В одном ведре в прохладной воде плещутся бутылки с водкой, в другом – с пивом.

В чем прелесть застолья на вольной природе? Во-первых, вы возлежите, как римский патриций, на байковой подстилке. Во-вторых, устав от возлияний, легко поворачиваетесь на другой бок и сладко засыпаете. А после здорового освежающего сна принимаете первоначальное положение – и вы за столом! Впрочем, никто не сделает вам замечания, если вы без всяких там поворотов заснете мордой в кислой капусте.

Так дотемна, пока будет водка. В потемках ходячие погрузят лежачих в тракторную телегу и при фарах развезут на дизеле домой.

Калиныч, мужик степенный и мало пьющий, от всей души угостил друзей, но и сам, расчувствовавшись, на грудь принял изрядно. Стопка за стопкой – потекла сердечная беседа за жизнь, за женщин. К концу пиршества виновник торжества заснул мертвецким сном. Жениха погрузили в телегу и привезли домой. Соседи, сидевшие в тот вечер на лавочках, видели, как возле ворот Калиныча выгрузили местного алкоголика Митрича и поволокли в сумерки двора. Тут надо сказать про одну очень важную тонкость: в пьяном виде Калиныч был точь-в-точь Митрич. Ну, копия! Однако, поскольку Калиныч по жизни почти не пил, то и народ про эту схожесть не ведал.

– Чего алкаша затащили во двор Калиныча? – в недоумении задумался на лавочках народ. И думал всю неделю.

…Через месяц Калиныч с Михеевной из-за чего-то подрались и развелись. По случаю возвращения в прежнюю вольницу новоявленный холостяк устроил в лесополосе мальчишник.

…Кто не знает, что такое мужское застолье в лесной полосе, возле люцернового поля, в дурмане трав и цветов, в аромате крестьянских яств – тот ничего не знает! Калиныч, возлежа на байковой подстилке, так расчувствовался, что к концу полевого застолья заснул мертвецким сном. Его погрузили в тракторную телегу и доставили к родимой хате. Соседи на лавочках были шокированы:

– Чего Митрича к Калинычу таскают? А?!

На другой день они спросили у Митрича. Возмущенный Митрич потребовал бутылку за оскорбление:

– Ишь, чево удумали! Никогда не склонял головы! Митрич сам доползет. Без посторонней помощи!

…Через месяц старина Калиныч помирился с красоткой Михеевной и вновь свистнул друзей на мальчишник…

Арфа

I

На рассвете женщины покинули душный храпящий барак. Ушла и Авва; она легонько прикоснулась губами к груди Нефер-Тинга, погладила арфу, поднялась с колен и исчезла в неярком пляшущем свете факела.

Едва луч солнца лизнул край облака, дежурный по бараку, терпеливо ждавший этого мгновения, ликующе провозгласил:

– Возрадуемся! Бог Ра явился к нам!

Строители пирамиды зашевелились на соломенных подстилках, закопошились, тяжко потягиваясь, вздыхая, истово повторяя за дежурным:

– Явился… Бог Ра… Возрадуемся…

Бог пришел, день пришел. Надо служить Богу.

II

Огромный поселок ожил. Каменщики, скульпторы, резчики, кузнецы, чернорабочие потянулись к пекарням, выстраиваясь в очереди. Люди жадно вдыхали кизячный дым, перемешанный с запахом отрубей. Очередь продвигалась быстро: чиновники следили, чтобы время не терялось. Нефер-Тинг, одетый в короткую льняную юбочку и сандалии на босу ногу, подошел наконец к пекарне, раскрыл мешок. Служка бросил горячую буханку, головку чеснока, две головки лука, махнул рукой – отходи. Еда на день. Будет пиво от фараона, но это днем, когда жара испепелит все вокруг – и священную стройку с громадой почти достроенной пирамиды, и городок вокруг нее, где размещались сорок тысяч строителей пирамиды великого Хеопса.

Нефер-Тинг отломил кусок хлеба и, жадно жуя, направился в общем потоке завтракавших людей к главному административному корпусу управления строительством. Перед зданием поток изможденных от изнурительного труда людей выстраивается в бригады и отряды. Каждое подразделение имело имя – «Сильные волей своей», «Несгибаемые», «Старательные», «Идущие впереди», «Упорные», «Верные заветной цели». Нефер-Тинг был в бригаде «Непоколебимых».

На здании управления виднелись крупные надписи: «Начальник строительства», «Технический инспектор», «Шеф-конструктор пирамиды».

Из управления вышла группа людей, возглавляемая руководителем стройки – верховным жрецом. Поднялась на подиум. Возле расположились с десяток писцов записывать речь начальника. Установилась тишина.

Верховный жрец закричал зычным, поставленным голосом, тщательно выделяя каждое слово:

– Друзья мои! Граждане великой свободной страны! Близится к концу наш двадцатилетний труд! Скоро на вершину этой ослепительной красавицы, плода ваших умелых рук – посмотрите еще раз на нее, – скоро на вершину пирамиды будет положен последний камень! Придет великий праздник! Для всего египетского народа! Дело фараона Хеопса живет и побеждает! Необходимо последнее усилие! Последний рывок! Еще немного – и вы будете праздновать открытие пирамиды! Да, нам было тяжело, было трудно все эти годы. Мы недоедали. Недосыпали. Многие из нас погибли. Но их смерть не была напрасной. Они умирали с улыбкой на устах! С глубокой верой в своего фараона! В Бога Ра! Мы помянем их. Мы придем на их могилы. Мы вспомним их лица. Все это будет! Потом! А пока – за работу! Я верю в ваши умелые, надежные, крепкие руки. А вы безоговорочно верьте в мудрость ваших начальников. Да здравствует великий Бог Ра! Да здравствует наш великий фараон – гений всего человечества! Да здравствует великий египетский народ – строитель пирамид!