Большая Медведица - [14]

Святой обхватил вдрызг пьяного приятеля поперек туловища и поволок его почти безжизненное тело к заранее распахнутому окну. Перевалившись через подоконник беспомощно болтающимися ногами, Леончик искал точку опоры.

— Отпускай, — скомандовал он подельнику, который крепко держал его за шиворот. Олег разжал пальцы и Толян рухнул на асфальт. Прихватив собранные вещи, Святой выбросил их на улицу, и выскочил вслед за ними сам, приземлившись прямо на спину бесчувственно распластанного подельника. Минут через пять, обливаясь потом, намертво вцепившегося в узел Леончика, Олег затащил в соседний двор. Под ароматно пахнущую дождем и смолой свежеструганную кучу досок, горкой сложенную у сарая, он засунул завязанные в безразмерную скатерть ворованные тряпки и, привалив Толяна спиной к угольному ящику, устало сел рядом. «Если так наворачивать будем», — глядя на спящего подельника, невесело размышлял Святой, — «то в недалеком будущем ждет нас небо в клеточку, одежда в полосочку».

Толян очнулся к вечеру и одубелыми шарами воспаленных глаз уставился на приятеля.

— Где мы?

— А ты как думаешь? — зло ответил Олег.

— Не знаю.

— Вот так ты проснешься когда-нибудь за решеткой — и не будешь знать, за что паришься. Выбирай, водку будешь жрать или работать?

— Ты же знаешь, я без отравы пахать боюсь, — виновато опустил голову Леончик.

Святой разворотил доски и вытянул узел с лантухами.

— Держи, к сожалению, нам с тобой не по пути.

— Долю-то свою хоть возьми.

— Долюшку мою отдашь Леопольду, — Олег отряхнул брюки и, выбив ногой доску в заборе, нырнул в образовавшуюся дыру.

***

Тридцатого сентября у Святого было два праздника. Ему стукнуло двадцать пять, и Лена сказала ему, что забеременела. Отец с Эдиком с утра носились по магазинам, выполняя материнские заказы к торжественному столу, а Олег, прижав ухо к горячему животу будущей жены ждал, что изнутри его кто-нибудь пнет маленькой ножкой.

— Вот глупый, рано еще, да мальчики шевелятся позже девочек.

— Какая еще девчонка? Жигана родишь и с большими как у меня глазами. Поняла?

— Давай лучше девочку, — смеялась Лена, — представляешь, будет кудрявая как ты и ямочки мои на щечках?

— Ладно, — разрешил Святой, — но сначала пацана.

В девять вечера все семейство окружило безумно вкусно пахнущий стол. Недавно Эдьке исполнилось пятнадцать лет, но, отдав предпочтение не школьным друзьям, а старшему брату, он решил отметить свой день рождения вместе с ним и теперь радостно полыхая лучистыми глазами, неожиданно спросил Олега: — А ты скоро женишься?

— Вопрос, конечно, интересный, — хотел свести все на шутку Святой, но все, опустив бокалы сухого вина на стол, ждали ответа.

— Завтра, да, Ленуся? Зубки шлифанем, физзарядку сделаем и в ЗАГС двинем.

— Ты морду не корчи, паршивец, — замахнулась на него мать кухонным полотенцем.

— Честное пионерское.

— Врешь, тебя из пионеров еще во втором классе турнули.

— Мамуля, ну, что ты, в самом деле, такими вещами ведь не шутят.

«Пора завязывать с судьбой в прятки играть, а то некрасиво может получиться. Ленка ребенка ждать будет, а я в тюрягу усядусь, да и мать не обрадуется. Она, бедная, и так намучилась, десять лет по лагерям за мной моталась».

Утром, посадив Лену на троллейбус, он остался на остановке. Сидя на загаженной воробьями лавочке, ему вспомнилось, как он мотался от конторы к конторе — и нигде его не брали на работу. Листая документы Олега, кадровики собачьим чутьем или по одним им известным отметкам в паспорте и военном билете угадывали в переминавшемся с ноги на ногу парне неблагонадежного гражданина социалистического государства и все попытки убедить их в обратном заканчивались, как правило, неудачно. «Моя трудовая и рожа арестантская чинуш не устраивает, придется идти в обход». Заметив Святого из очередного троллейбуса, вытолкнувшего из своего душного нутра на остановку группу пассажиров, выскользнул и Боряня. Это был уже не тот вокзальный бич, безвольно позволявший ссать на себя дворнягам, а модно постриженный и с большим рыжим болтом на пальце, прилично прикинутый, как любил поговаривать Леончик, молодой чемодан.

— Здорово, Олега! — вытряхнул он из пачки «Стюардессы» сигарету. — Времечком располагаешь?

— Да есть вроде.

— Рванем куда-нибудь, шары зальем?

— Продолжаешь, значит, делом этим грязным заниматься?

— Умеренно и только ради встречи с тобой, сечешь, как я вкован?

— На дерьмотолога вообще-то не похож, — согласился Святой — Боряня, помнишь Горбатого, что в Оловяшке с нами парился?

— Конечно, но, честно говоря, не встречал его уже два года. Срочно нужен?

— Дипломы, справки всякие он грамотно лепил, а мне в трудовую книжку годика три стажа бы трудового нарисовать?

— Нет проблем, я сейчас на хазе Вадьки Чирка обитаюсь, ты его не знаешь, мы с ним в Якутии срок тянули. От руки любую печать в пять минут намарает, за художества эти органы наши любимые его, бедолагу, двадцать лет на Колыме топили.

Понимая, что неспроста Боряня щеголяет в шелковой рубашке, надухманенной французскими духами, Олег спросил: — Дороговато ломит?

— Обижаешь, дружок, пару пузырей водовки бери и после обеда, я думаю, вспрыснем умелые руки Чирка.