Большая Книга. Том 1. Имперский сирота - [121]

К «Винни Пуху» Яс, сам того не ожидая, во время чтения проникся большой симпатией. Возможно, дело было в блистательном (и очень свободном) переводе Бориса Заходера, хотя Яс тогда с оригиналом, понятно, не анализировал и не сравнивал. Одноименный мультфильм для него был уже немного простоват (то ли дело «Путешествия капитана Врунгеля», а еще лучше – недавно вышедший на экраны «Доктор Айболит»), а вот книга доставляла настоящее наслаждение, особенно те места, где Винни-Пух говорил стихами. Тогда Яс просто наслаждался и от души смеялся над нелепыми, но очень забавными действиями и репликами любимых героев:

«О Храбрый, ХРАБРЫЙ ПЯТАЧОК

Дрожал ли он? О нет! О нет!

Нет, он взлетел под потолок

И влез в «Для писем и газет».

Он долго лез, но он пролез

И смело устремился в Лес!»

Это было превосходно. Какой еще должна быть поэзия, когда тебе тринадцать лет? Яс так и заснул с открытой книгой в кровати и зажженным космическим светильником.

В Варну они приехали спустя два дня, не особенно измотанные теснотой купе. Тетя Ира и Андрюшка оказались милейшими попутчиками, а в хорошей компании, как известно, любая дорога вдвое короче. Яс попытался раскрыть литературную гениальность «Винни Пуха» заодно и маме с тетей Ирой, но особого восторга почему-то у них этот опус не вызвал. Зато они с Андрюшкой до одури наигрались в «Ну погоди». С поезда их сразу же пересадили в автобус и повезли в Албену, курорт в тридцати километрах от Варны, с чистым морем, широкой и протяженной песчаной линией пляжа и очень приветливыми болгарскими людьми, в основной своей массе очень смуглыми, с неславянскими лицами. Яс спросил об этом у мамы, почему так, на что получил ответ, что «их турки испортили, когда они под ними были». Это было совсем непонятно. Но разбираться особенно уже не было времени – их группу пригласили в лобби и начали расселять по номерам.

Гостиница, с редким и для болгар, и для русских именем «Нона», как у известной актрисы Мордюковой, располагалась прямо у моря, на первой линии. Широкая у своего основания, она сужалась к верхушке, как древняя пирамида, так что на последнем, десятом этаже оставалось место всего для двух, но при этом очень больших номеров. И один из этих номеров достался их, уже ставшей неразлучной четверке – просторный двухкомнатный сьют с видом на море и лес. Слово сьют Яс узнает много лет спустя, а тогда руководитель группы просто сказала, что есть два совмещенных номера, разделенных межкомнатной дверью и общим балконом, может быть, товарищи, кто-то не против? Про десятый этаж не было сказано ни слова, так что кроме них больше желающих не было. Вот так они и оказались обладателями самого лучшего вида в «Албене», дарящего глазу зелень природного парка сзади и лазурь Черного Моря спереди. Куда там любой сказочной избушки на курьих ножках.

Хотя автор стишка про курицу-не-птицу и предлагал считать Болгарию ни в коем случае не заграницей, даже тут, в этой, не самой богатой стране победившего социализма разница в сервисе «для своих» по сравнению с ними, в этот раз самими ставшими «интуристами» была заметна так же, как и в Гаграх. Тем более, что в Албене, помимо туристов из соцстран, также проживали и турки, и – страшно сказать – западные немцы. До этого Яс почему-то считал, что западные немцы поголовно должны носить либо усы кисточкой, как у Гитлера, либо нелепые пышные бакенбарды, как у кого-то из их императоров. Еще у производителей «Мерседесов» должно было быть немного озлобленное и немного брезгливое выражение лица, и, скорее всего, пенсне. На деле все оказалось значительно более буднично, хотя разница в проживании между их группой и немцами была, наверное, такой же, как между ними – и местными болгарами. Немцы жили не в многоэтажных отелях, а в невысоких, заросших красивыми деревьями, двухэтажных коттеджах с подстриженным вокруг газоном. Они почти всегда улыбались и говорили вполголоса, а мужчины были в придачу всегда гладко выбриты – не то, что наши на отдыхе. Но, в общем, обычные люди, ничего интересного, в отличие от их лимонада. С шипучим, как он сам, названием «Швепс», этот лимонад продавался в маленьких бутылочках по довольно высокой цене в один лев пятьдесят стотинок. Курс болгарского лева к рублю был один к одному, так что на эти деньги в СССР можно было купить целых пять бутылок обычного лимонада! Зато вкус у этого «Швепса» был еще лучше, чем у «Фанты» (еще пару лет назад в такое Яс ни за что бы не поверил), но, конечно, покупать одну маленькую бутылку по цене трех «Фант» и пяти «Буратино» по любым меркам было расточительством. Так что в отказать покупке мама имела бы полное право, Яс бы даже не пикнул, но тут самым чудесным образом Ясу с Андрюшкой на помощь пришел волшебный принцип «чтобы не хуже, чем у людей», очень распространенный в эпоху всеобщего дефицита. Квартира, машина, дача. Горка, ковер, хрусталь. Сервиз, магнитофон, джинсы, и так далее. Поэтому, когда они с Андрюшкой одновременно, но каждый у своей, клянчили деньги на «Швепс» и игровые автоматы, мамы проявляли неожиданную сговорчивость. На «Швепс» и «колобок», как они с Андрюшкой называли игру «Pac-man» всегда нужно было просить сразу единым блоком, не давая мамам опомниться. Огромная гора с телевизионной лучевой трубкой, открывающей дверь в игру-сказку под названием «Pac-Man» тогда уже добралась до Албены, но не до парков культуры в Алма-Ате, и поедала монетки в 50 стотинок не хуже «Швепса». Так что их с Андрюшкой открытие по парному выклянчиванию денег на лимонад и автоматы было, наверное, самым ценным для них за весь отдых. Применяя этот прием лучше любого фокусника, новые друзья совсем неплохо проводили время, на зависть всем детям их курорта перемещаясь вечером после пляжа от игровых автоматов к киоску со «Швепсом» и обратно. А всего и дел-то было, чтобы после сытного обеда подойти к осоловевшим мамам, и одновременно с двух сторон заунывно начать с трагической миной на лице: «мам, прости, пожалуйста. Ты, конечно, на это денег мне больше не дашь…» И в успехе дела можно было не сомневаться – так талантливо коллективизм в СССР они поставили на службу детской ненасытности.