Большая книга стихов - [20]

Но были земные дела.

Уже ни на что не надеялась,

Но все же чего-то ждала.

Ждала, чтобы вырос он, милый,

Пошел бы, сначала ползком,

И мать мальчугана кормила

Сладчайшим своим молоком.

5

И яму их вырыть заставили,

И лечь в этом глиняном рву,

И нелюди дула направили

В дитя, в молодую вдову.

Мертвящая, черная сила

Уже ликовала кругом,

А мать мальчугана кормила

Сладчайшим своим молоком.

6

Не стала иконой прославленной,

Свалившись на глиняный прах,

И мальчик упал окровавленный

С ее молоком на губах.

Еще не нуждаясь в спасенье,

Солдаты в казарму пошли,

Но так началось воскресенье

Людей, и любви, и земли.

1956

ГРЕК

У самого Понта Эвксинского,

Где некогда жил Геродот,

У самого солнца грузинского,

Где цитрус привольно растет,

Где дышит в апреле расцветшая

Пугливая прелесть цветов,

Где пышет вражда сумасшедшая

Различных племен и родов,

Где землю копают историки

На твердом морском берегу, —

Кофейню в неприбранном дворике

Никак я забыть не могу.

Туристы, простые и знатные,

Дороги не ищут сюда.

Бывают здесь люди приятные,

Почтенные люди труда.

Армяне-сапожники, умницы,

Портные, торговая сеть,

Мыслители рынка и улицы

Здесь любят в прохладе сидеть.

В обычаях жителя местного —

Горячий, но вежливый спор.

За чашечкой кофе чудесного

Неплохо вести разговор.

Там, в дальнем углу, — завсегдатаи,

И это видать по всему.

Как рады, худые, усатые,

Соседу они своему!

Он смотрит глазами блестящими,

Издерганный, смуглый, седой.

Поднимет руками дрожащими

То кофе, то чашку с водой,

Поднимет — и в жгучем волнении

На столик поставит опять.

"…Я сделал им там заявление:

— А что, если смогут узнать,

О нашей проведают гибели

Бойцы Белояниса вдруг?

За это и зубы мне выбили".

"А много ли?" — "Тридцать на круг".

"Да что ты, чудак, ерепенишься?

Вернулся? Живи как-нибудь!

Еще ты не старый, ты женишься,

Но рот себе справь, не забудь".

Он слушал и шутки отбрасывал

Оливковой нервной рукой.

А море закат опоясывал,

И шум утихал городской.

Казалось, что крик человеческий

Рождался в глубинах морских:

Одних проклинал он по-гречески,

По-русски рыдал о других.

1956

САД НА КРАЮ ПУСТЫНИ

Сад роскошен, высок и велик.

В темноте растворилась ограда.

Лают псы, чей-то слышится крик.

Словно голубь, воркует арык,

Лишь молчит население сада.

Что ему в этих звездных очах,

В дальней ругани, в пьяных ночах,

Где тревога и горе таятся,

Где в пустынных ревет камышах

Тигр в оранжевых брюках паяца.

Для чего ему, саду, слова,

Если ветками яблони всеми

Доказал он, что правда жива,

Что недаром полны торжества

И бесстрашны плодовые семьи.

Только я вот, на каждом шагу

Должен мыслью обманывать гибкой,

Откровенностью, выдумкой зыбкой,

А бывает, — слезой и улыбкой,

Даже болью сердечною лгу.

Как нужна эта горькая смелость,

Эта чаша, что пьется до дна,

Для которой и жить бы хотелось,

Для которой и песня бы пелась,

Для которой и ложь не нужна!

А в саду зарождаются розы.

Мир дробится на капли глюкозы,

Чтобы целостным сделаться вновь,

Затеваются ливни и грозы,

У стены, где надрезаны лозы,

Как счастливые, первые слезы

Виноградная капает кровь.

1956

У СОБАК

Закрутили покрепче мы гайку,

Чтоб никто не сумел отвернуть,

В герметическом ящике Лайку

В планетарный отправили путь.

На траву она смотрит понуро,

На дорожный, неведомый знак,

Не поймет, что заехала, дура,

В государство разумных собак.

Перед нею сады и чертоги,

Академии строгий дворец,

А на площади — четвероногий

Знаменитый, гранитный мудрец.

Депутаты, жрецы, лицедеи,

Псы-ученые, псы-лекаря

Пожелали узнать поскорее

Первобытного пса-дикаря.

И толпа, орденами блистая,

На советскую жучку глядит,

От ее допотопного лая

Ощущая и ужас, и стыд.

Что вы знаете, вы, кавалеры

Золотого созвездия Пса,

О страданьях, которым ни меры,

Ни числа не найдут небеса?

Что запели бы вы в своем доме,

Услыхав директивы цинги,

И просторы республики Коми,

И указы державной тайги?

Благосклонный не стал благородным,

Если с низким забыл он родство,

Он не вправе считаться свободным,

Если цепи на друге его.

Ни к чему вашей мысли паренье,

Словопренье о зле и добре,

Если в сердце лишь страх и презренье

К бессловесной, безумной сестре.

1957

ВАШ СПУТНИК

Я — земной, но сказка стала былью:

На вселенской мельнице тружусь,

И осыпан мелкой млечной пылью,

Вместе с вами, звезды, я кружусь.

Я б навек от смертных откололся,

Утверждаясь в собственном тепле,

Но грибок внутри меня завелся

И сигналы подает земле.

Боже правый, я не жду награды,

Верьте, что, кляня судьбу мою,

Предаю вас, чистые Плеяды,

Солнце и Луну я предаю.

Скучно мне лететь в свободном небе,

Страшно мне глядеть с вершины дней,

И, быть может, мой блестящий жребий

Многих мрачных жребиев трудней.

Может быть, в каком-то жутком блоке,

Где-нибудь в Лефортовской тюрьме,

Более свободен дух высокий,

Что светить умеет и во тьме.

Я парю в паренье планетарном,

Но, я знаю, долговечней тот,

Кто сейчас в забое заполярном

Уголь репрессивный достает.

Пусть я нов, но я надеждой беден,

Потому что не к добру мой труд.

Стану я не нужен, даже вреден,

И меня без шума уберут.

После кратких вынужденных странствий,

Связанный с тобой, земная гниль,

Разобьюсь в космическом пространстве,

Распылюсь, как лагерная пыль.

1957

ПОХОРОНЫ

Умерла Татьяна Васильевна,

Наша маленькая, близорукая,

Обескровлена, обессилена

Восемнадцатилетнею мукою.

С ней прощаются нежно и просто,