Большая Хета сердится - [9]
— Обидели мишу, — говорили они между собой, — не идёт. Вот ведь как получилось… Обижать-то не хотели, только шуточки… А вышло скверно.
Дольше всех с палубы не уходил Славка. От ледяного пронизывающего ветра нос у него синел, на глаза почему-то то и дело навёртывались слёзы, а он всё высматривал: не появятся ли в белизне льдов три угольно-чёрных пятнышка — чуткий Умкин нос и два любопытных глаза…
Краснозобая чудо-птица
Вечером, когда отец подбирал патроны и чистил ружьё, готовясь к охоте, Сохо спросил:
— Возьмёшь меня?
Твёрдым голосом спросил. Отец не любит, когда говоришь жалостливо. В таких случаях он хмурится: «Не скули, ты не щенок».
Прищурив глаз, отец осматривал ствол ружья — не завелась ли ржавчина.
— Возьмёшь? — повторил Сохо.
Отец оторвался от ружья, смерил Сохо взглядом от ног до макушки и опять стал протирать ружьё.
Больше Сохо его не спрашивал, и так было ясно: не возьмёт. Мал, мол.
А всё из-за того, что у Сохо один только раз маленько не хватило терпения. Терпения охотнику надо шибко много.
Отец тогда взял его с собой на гусей. Сохо его даже не просил. Сам сказал:
— Идём!
И они пошли. Солнце ещё не взошло. Всё было в дымке. Снег здорово подтаял, и по тундре разлились озёра — маленькие, большие, всякие… Там, где ветер по ним гнал рябь, они словно хвалились: смотри, на нас нет ни льда, ни снега…
Маленькие озёрца Сохо с отцом переходили вброд — унты из камуса[1] не промокают. А те, что побольше, поглубже, обходили.
Они пришли к большому озеру. Здесь были излюбленные гусиные места.
Птицам здесь раздолье — кормёжки много и в зарослях осоки можно укрыть от глаз ястреба и луня выводок, который скоро появится.
Сделали на берегу снежную скраду — укрытие. В тундре ведь негде спрятаться, тебя птицы увидят вон откуда, издалека. И полетят стороной. Заползли в скраду, как медведи в берлогу, — это отец так сказал. Сохо медведей ещё не видел, потому что белые медведи живут на краю их земли, у Ледовитого океана, а бурые медведи — в тайге живут. А Сохо с отцом — посерёдке, между белыми и бурыми мишками.
На берегу перед скрадой поставили «обманки» — фанерных гусей. Издали они как настоящие, у них глаза нарисованы, клюв раскрытый и крылья… Летит стая гусей, ищет, куда бы сесть — вдруг там песец! А тут видят — уже гуси сидят. Раз! — и к ним.
Вход в скраду отец завалил снегом. Оставил лишь окошко для ружья и чтобы видеть можно было, что там, снаружи, делается. Пристроился поудобнее и стал ждать. А Сохо как же? Ему-то ничего не видно. Он сидел, сидел, скучно стало… Да ещё ногу словно иголками закололо. Он заворочался. А отец не шелохнётся, будто и не дышит. А гусей-то всё равно ещё нет.
Сохо подождал, потом тихонько спросил:
— Может, они не прилетят? — И сам себе ответил — Прилетят! Как же иначе? Много прилетит: десять, двадцать… Будут гоготать, хлопать крыльями — вот тут, рядом, хоть руками хватай!
Сохо забыл про скраду, про отца, потянулся… И вдруг возле самого уха ка-а-к — бах-бабах!!
Сохо и сообразить не успел, как всё случилось. Его словно кто подбросил, он пробил головой снежный потолок и тут увидел гусей, настоящих. Они только что поднялись и улетали, испуганно крича, сильно взмахивая крыльями.
Отец был очень огорчён. Того и гляди, прилетит ещё стая, а им укрыться уже негде, скрада развалилась. Пришлось возвращаться домой.
Вот почему он сейчас смерил Сохо взглядом с ног до макушки — мал, мол, охотничьего терпения ещё нет. А у Сохо терпение есть! Пусть отец возьмёт его ещё раз с собой, тогда увидит! Надо только, чтобы и у него в скраде было своё окошко, чтобы он видел всё и стрелял по гусям, как отец.
Зимой, когда шла добыча песца, отец не раз брал его с собой. Они, наверное, полтундры вместе на лыжах обегали, проверяя капканы. Ближние Сохо один проверял — и в мороз, и когда пуржило, и до некоторых трудно было добраться. Значит, не мал он!
Зима эта выдалась суровая. Ветры дули такие, что даже приваду сдували — глянешь, а в капкане ни привады, ни песца — пусто.
Охотники их колхоза всё равно добыли кто двадцать два, кто двадцать семь песцов, кто тридцать. А отец сдал в колхоз сорок три.
Отец знает все повадки этого хитрого зверька. Каких берёт на приваду. А на тех, кто поопасливей, приваду обходят стороной, отец на их следах ставит капканы — песец тут пойдёт без опаски.
Когда-нибудь и Сохо будет, как отец, умелым охотником. Пока он ему помогает ставить капканы. И в охоте на гусей поможет — если у него будет дело настоящее. А то — сиди… Неприятная грустинка защекотала где-то внутри у Сохо. Была бы дома мама!.. Как жаль, что она уехала с сестрёнкой в соседний посёлок! Мама бы сказала отцу: «Почему не берёшь Сохо? У Сохо глаз зоркий, всё видит».
«Ничего, — утешил себя Сохо, — утро вечера мудренее. Утром отец, может, не станет сердиться. Только надо встать пораньше».
Когда Сохо проснулся, в избе ещё было сумеречно, стол, лавки, нанизанные на крюк в углу капканы едва были видны. И всё же Сохо нутром ощутил, что опоздал, проспал. Ещё надеясь, что это не так, он прислушался — не заскрипит ли половица под ногами отца, не загремит ли в сенях задетое ведро или лопата. Но было тихо.
