Секретарша в окне здания напротив обнаружила, что у нее на чулке спустилась петля. Она задрала юбку и с огорчением рассматривала ползущую вверх стрелку. Присмотрелся и я, но, как вы понимаете, с удовольствием. Потом снова повернулся к письменному столу, нужно было закончить к полудню. В конце концов получился чудненький текст, способный сократить жизнь Ли Фактору лет на десять. Вот послушайте.
«Сэвидж. «Политика и этика, или О чем должен знать каждый американец».
Эли В. Сэвидж, президент правления Ассоциации банкиров города Филадельфии, выступит во вторник 4 июля в 10 вечера по нью-йоркскому радио на тему «Политика и этика, или О чем должен знать каждый американец». Мистер Сэвидж поддерживает кандидатуру губернатора Нью-Йорка Томаса Э. Дьюи, чья решительность, молодость и честность являются гарантами стабильности в послевоенном мире.
В своем выступлении мистер Сэвидж коснется этических сторон политической жизни нашего общества, напомнит о необходимости руководствоваться нравственными принципами в предвыборной борьбе, то есть именно теми качествами, которых так отчаянно не хватает некоторым представителям Демократической партии».
По телефону я прочитал текст Сэвиджу, он обсудил его с Дьюи, и через четверть часа они дали мне зеленый свет.
— Правда, Том все еще имеет кое-какие сомнения, и, боюсь, что они небезосновательны.
— Сомнения относительно чего?
— Он опасается, что демократы разгадают наш ход, когда не обнаружат объявления в газетах…
— Да кто помещает такие объявления в газетах? Это же якобы образчик обычной пропагандистской болтовни, такое идет без объявления!
— Я все же не уверен, Ливайн. Текст звучит достаточно угрожающе.
— Для тех, кто понимает, о чем речь! Вы постоянно забываете: замысел именно в том, что в газетах не будет объявления! Самое интересное начнется, когда наши друзья получат этот пресс-релиз, позвонят на радио и спросят, действительно ли республиканцы купили время на Четвертое июля, а какой-нибудь работник радиоцентра посмотрит в программу радиовещания на Четвертое июля и ответит «да».
— Пожалуй…
— То-то и оно. Растолкуйте это губернатору как следует. Мы пошлем пресс-релиз только в логово демпартии, и никуда кроме. Поверьте, эти ребята и сами не станут обзванивать редакции и задавать глупые, если не сказать правильнее, подозрительные вопросы. И пожалуйста, пришлите побыстрее ваши фирменные бланки.
— Курьер сейчас вам их доставит.
— Вот и прекрасно. Вы останетесь в Нью-Йорке, мистер Сэвидж?
— О нет, Ливайн, с меня пока хватит. Улетаю в Филадельфию. Вернусь в понедельник. Надеюсь, к этому времени пленки уже будут у нас.
— Я в этом не уверен. Вам обязательно нужно вернуться.
— Вот ведь сукины дети! Затеяли такую возню! — Голос у него был утомленный.
— Ничего, вторник уже близко.
— Да-да, — глухо сказал он и повесил трубку. Я опять повернулся к окну. Секретарша наконец-то меня заметила и погрозила кулаком. Но и улыбнулась, конечно.
Через полчаса мальчишка-курьер принес мне бланки. Пока я расписывался в получении, он не придумал ничего лучше, как выдавливать у себя на шее фурункул. Спелый, как вишня. Есть вещи, которых мистер Ливайн совершенно не переносит. Я едва не вывалил завтрак на роскошные глянцевые бланки президента правления Ассоциации филадельфийских банкиров.
Когда юный негодяй удалился, я вышел в коридор и постучал к Эби Розену. Он отворил, сонно улыбаясь.
— Не помешал творческому процессу?
— Каюсь, я задремал… Вам нужна пишущая машинка? — Он смотрел на пачку бланков в моей руке.
— Она в исправности?
— Разумеется. Чего не скажешь обо мне. Что вы собираетесь печатать?
— Да вот сочинил нечто высокохудожественное, но, увы, не имею права хвастаться. Сделайте одолжение, Эби, отвернитесь. Минут за пять я управлюсь.
Он, вытянув шею, попытался взглянуть на текст. Я спрятал лист за спину.
— Это имеет какое-то отношение к той стрельбе в вашем кабинете?
— Вы имеете в виду те детские хлопушки?
— Ну да, хлопушки, конечно, хлопушки. Значит, я угадал?
— Возможно, Эби, возможно. А теперь отвернитесь. В окне напротив прелестная девушка. Поулыбайтесь ей.
— Я только этим и занимался целое утро. А потом лег на диван и уснул.
Он почувствовал, что мне не до шуток, и медленно отошел к окну. Он вообще все делал медленно.
Друзья звали его славным малым, а это в шоу-бизнесе означает, что ты — конченый человек.
Я напечатал текст на трех бланках, проверил, нет ли опечаток.
— Вот и все, Эби. Спасибо. Извините за беспокойство.
Он проводил меня до двери:
— Пожалуй, я снова прилягу.
Вернувшись в контору, я на своей машинке отбил еще письмецо лично Ли Фактору:
«Дорогой Ли,
Сэвидж готов отказаться от выступления, если получит пленки и негативы. Он считает, что примером честности и открытости только укрепит свой авторитет, а это, соответственно, будет способствовать победе Дьюи.
Занавес опускается, Ли. Материалы прошу доставить в контору по известному Вам адресу.
Как самочувствие?
Ваш…».
Вот так — коротко и ясно. И не без юмора. Я даже погладил себя по голове. Потом сунул бланк и письмо в конверт, надписал: «Ли Фактору, „Уолдорф Тауэрс", срочно», надел шляпу, запер дверь конторы и вышел на улицу.
