Болотное гнездо - [67]

Оборачиваясь, Санька встречался с сочувствующим взглядом Веры, улыбался в ответ одними глазами и думал: хорошо, что она рядом, но лучше б осталась на аэродроме. Начнется разбирательство, дед не будет церемониться, что попадет под руки, тем и врежет.

По пути Солонянка принимала в себя небольшие ключи, они скатывались вниз сквозь заросшие ельником темные распадки. Дорога перепрыгивала через них по деревянным, в одну колею, мостикам и бежала дальше. На одном из таких мосточков Шипицын остановил машину, достал алюминиевую кружку и, спустившись к ключу, стал пить воду. Следом спустились Санька с Верой. Опершись о камни, Храмцов стал пить из ключа. Лицо его, на короткий миг, близко отпечаталось на водной поверхности и, едва прикоснулся губами, заколыхалось, пошло плясать вкривь и вкось.

– Хороша водица? – вдруг спросил Шипицын.

– Нормальная, – чуть-чуть приподнявшись на руках и не поворачивая головы, ответил Храмцов. – Вода как вода. В городе, конечно, не такая, хлоркой отдает.

– То-то и оно, – поднял палец Шипицын. – Здоровая вода, без всяких там примесей. В прошлом году я в Болгарию ездил. Привезли нас на Дунай. Жара. Решил я искупаться. Мне говорят – нельзя. Не река, а сточная канава.

– Но у нас-то таких рек нет, – возразил Санька.

– Как нет? Вон пруд. В один присест загубили. Если так дальше пойдет – все загубят. Начнут все в землю сливать, сбрасывать, все быстро загадят. В том, что эта вода чистая, – нашей заслуги нет. Говорим, пишем, не надо загрязнять – и что, думаете, чище стало? Слово, оно, конечно, великая сила. Но хоть тысячу раз скажите «сладко» – слаще не станет.

От мостика дорога круто полезла в гору. По обочинам росла малина, из плотных, густых кустов торчали наружу тонкие, выбеленные солнцем корни. Храмцову временами казалось, что карабкаются они вверх по трупам поваленных деревьев.

Вскоре лес расступился, на изжеванной, измятой трелевочными тракторами серой глинистой вершине стоял скелет тригонометрической вышки. Обогнув ее, дорога покатилась вниз, нырнув в лесной тоннель. Санька заметил, на этой стороне склона дождя не было, видно, гроза не смогла осилить хребет и прошла стороной. Минут через двадцать лес расступился, и они выехали на поляну. Храмцов тотчас же узнал ее – сутки назад садились сюда. Но это была уже не та поляна. Наискось рассекал ее самолетный след, по обе стороны от него лежала сморенная, жухлая трава. Шипицын не стал останавливать машину, бросил короткий взгляд на поляну; но Санька запомнил его глаза, – так смотрят, когда натыкаются на неприбранные, разбросанные по комнате вещи. Свернув с дороги, Шипицын повел «газик» как раз в ту сторону, куда взлетали на самолете, мимо березок, на которых свернулись в трубочку листья, точно их опалило нестерпимым жаром. Санька знал – через день-два листья почернеют и березы засохнут. Именно для этого лесхозы вызывают самолеты – прореживать кустарник, уничтожать подрост, осину, березу – все, что не идет в заготовку и, как считают лесники, путается под ногами.

– Вот и приехали, – вдруг сказал Шипицын и остановил машину.

Чуть в стороне от распадка под склоном горы Храмцов увидел крытый драньем балаган. Неподалеку от него, точно поплавок, торчал из травы красный кузов дедовской «эмки», рядом с ней стояла машина Лахонина.

Встретил их Вениамин Михайлович. Забежал сбоку, открыл дверку.

– Наконец-то приехали, – тяжело дыша, быстро проговорил он. – Отец хотел прибрать, я не дал. Пусть будет так, как есть. Пусть все увидят, что наделали!

Откуда-то сбоку, с горы, спустился к приехавшим Лахонин. Кивком головы поздоровался со всеми и, улучив минуту, поманил Саньку глазами.

– Видел, какая заварушка началась? – беспокойно кося взглядом в сторону Шипицына, зашептал он. – Экая новость – пчел потравили. Нехорошо, конечно, но что поделаешь. Слушай меня внимательно. Я с Кушеверовым говорил, он нормально настроен, претензии к вам не собирается предъявлять. Говорит, внесем пасеку в общие потери от лугового мотылька, выплатим деду компенсацию. А ты поговори с ним, чтоб не шумел. И еще. Мы сюда не летали!

Санька не успел ответить, подошел дед и повел их вниз по узенькой, протоптанной меж кочек тропинке. И вдруг, упершись друг другу в спины, остановились. Вокруг ульев шевелящимся ковром лежали пчелы. Храмцову даже показалось, что с неба выпал пчелиный град. Тихо журчал неподалеку ручей, синее застывшее небо глядело в распадок, хмурились огромные, столетние сосны, от земли шел еле слышный медовый трупный запах.

– Ну что, убедились? – сказал дед Лахонину. – Пропади все пропадом!

– Успокойся, Михаил Осипович, – сказал Лахонин. – Вернем мы тебе за пчел.

– Да какой мне толк с ваших денег! – воскликнул с горечью дед. – Каждая семья за сезон по шестьдесят килограммов меду давала. И еще столько могла давать. Вы же обещали – не будете самолеты вызывать. Слову своему не хозяева. Да и хозяева ли вообще? Так, одна видимость.

– Кто же знал, что мотылек появится? – вздохнул Лахонин. – Надо было что-то предпринимать, вот и пришлось самолет вызывать. Не мы одни.

Дед молча посмотрел на Лахонина и, махнув рукой, сгорбившись, пошел к балагану. На полпути остановился, глянул через плечо.