Болонская кадриль - [7]

— …так вот, позвоните тогда Тоске Матуцци… дочери графа Матуцци, на виа Сан-Витале… и скажите, что я ее любил…

— Положитесь на меня, синьор, я вложу в это всю душу, и она о вас пожалеет.

— Спасибо.

Субрэй сам себя не узнавал. С тех пор как он решил оставить службу и жениться на Тоске, все его силы и энергия как будто улетучились. Жак открыл дверь с воодушевлением приговоренного к смерти, идущего на казнь, вышел на тротуар, но и там он чувствовал себя так, словно прогуливался нагишом среди одетых людей. Субрэй привык держать воображение в узде, но сейчас оно отыгрывалось сразу за все. С опаской поглядывая на машины, прохожих и ожидая нападения из-за каждого угла, Жак медленно брел к пьяцца делле Медалье д'Оро. Но время шло, а на Субрэя никто и не думал набрасываться, и понемногу он стал чувствовать себя увереннее. Впрочем, спокойствие снова покинуло его, после того как, свернув на шоссе, пересекавшее виа Амендола Джованни, Жак чудом увернулся от мчавшейся на бешеной скорости машины. Водитель и не подумал затормозить, а, наоборот, еще поддал газу и исчез за поворотом на виа Милаццо. Прижавшись к стене дома, Субрэй перевел дух. Да, похоже, Мафальда нисколько не сгущала краски — за ним и в самом деле охотятся.

Ни один индеец на тропе войны не вел себя осторожнее, чем Жак, пробиравшийся на площадь VIII Агосто, где возвышается Палаццо дель Дженио Сивиле, скрывающий в своих недрах секретную службу, возглавляемую Джорджо Луппо. Теперь Субрэй отваживался переходить улицу лишь в толпе других пешеходов и старался держаться как можно ближе к соседям, полагая, что деликатный характер миссии помешает преследователям отправить на тот свет ни в чем не повинных людей.

Таким образом Жак миновал виа Милаццо и направился к лестнице, ведущей к подвесным садам Монтаньола. С южной стороны другая широкая лестница спускается из садов на площадь, и, если он доберется туда, то первый этап пути будет преодолен. Но Субрэй понимал, что наибольшая опасность грозит ему как раз в аллеях Монтаньола. Прежде чем шагнуть на первую ступеньку, француз инстинктивно обернулся и оказался нос к носу с плюгавым рыжеволосым человечком, в котором сразу признал собрата по ремеслу. Желая показать, что никого и ничего не боится, Жак собрал все свои познания в русском языке:

— Чево ви на мэнья сэрдитэс?

Незнакомец вздрогнул и ошарашенно вытаращил глаза.

— Goddam! I don't understand, what you say[5], — буркнул он и, повернувшись спиной к Субрэю, пошел прочь.

Жак сначала очень удивился, что советский шпион решил изъясняться по-английски, но очень быстро сообразил, что изобретение профессора Фальеро может интересовать не только русских. А потому нечего особенно удивляться, что око Лондона мигает неподалеку от ока Москвы, да и вашингтонское наверняка где-то поблизости… А это уже почти толпа!.. Жак не сомневался, что опасность угрожает со всех сторон, и ему страстно захотелось со всех ног броситься бежать, оставив злополучный кейс на первой попавшейся скамейке. Но, по совести, он не мог завершить свою карьеру такой жалкой уверткой. До сих пор Жаку потрясающе везло. Теперь надо расплачиваться… за все разом! Субрэй глубоко вздохнул и спортивным шагом стал взбираться по бесконечно длинной лестнице, всякую минуту ожидая, что его приключения закончатся пулей в спину. Однако ничего подобного не произошло, и Жак, оказавшись наконец в садах Монтаньола, с облегчением перевел дух. Но не успел он как следует расслабиться, как послышался знакомый хлопок и, несмотря на полное отсутствие ветра, шляпа Жака, к огромному удовольствию глупых зевак, покатилась по земле. Субрэю не пришлось долго ломать голову, что бы это значило, — в него стреляли из револьвера с глушителем. По позвоночнику заструился отвратительный холодный пот, и Жак с бьющимся сердцем спрятался за стволом дерева. Люди продолжали спокойно прогуливаться по аллеям — значит, никто ничего не заметил. Субрэй обратил внимание на какого-то старика, не внушавшего особого доверия, — в шпионском мире, как это всем известно, старики очень быстро превращаются в юных атлетов. Да и вон та женщина в платке может запросто оказаться мужчиной… Только девчушка, игравшая в классики, не вызвала у Жака беспокойства. Как любой мужчина в смертельной опасности призывает возлюбленную и негодует, что она не спешит ему на помощь, Субрэй вспомнил о нежнейшей Тоске и подумал, что если она и вправду так любит его, то должна почувствовать грозящую ему беду и примчаться. Но, увы, со времен Тристана и Изольды любовь успела стать гораздо прозаичнее.

Жак превратился в сплошной комок нервов. Он шел, подпрыгивая, озираясь и судорожно вцепившись в ручку кейса. Переход через Монтаньола занял всего несколько минут, но Субрэю они показались часами, как в страшном сне, когда бежишь куда-то и не в силах сдвинуться с места. Он уже добрался до лестницы, спускавшейся на площадь VIII Агосто, как вдруг увидел внизу медленно едущее вдоль тротуара такси и угадал, что мужчина за спущенным стеклом целится в него. Жак плюхнулся на землю в ту же минуту, когда послышался предательский хлопок. Решив, что убийца не может знать, ранен он или нет, Субрэй замер и стал не без любопытства ждать неизбежной развязки. Старик, внушавший Жаку столь сильные подозрения, первым опустился рядом с ним на колени. Одной рукой он начал ощупывать грудь француза, а другой старался вырвать у него кейс. Почтенный предок так низко склонился над Субрэем, что тот вполне мог бы укусить его за нос, но ограничился лишь насмешливым замечанием: