Болонская кадриль - [9]

— Она присутствует на какой-нибудь церемонии?

— Даже на двух, месье. Сначала — гражданский брак в мэрии, а через двадцать минут после этого, в одиннадцать тридцать, венчание в церкви Сан-Петронио.

При этом известии воспоминание вновь погрузило Жака в светскую жизнь Болоньи, и он почувствовал себя удивительно счастливым. Впредь свадьбы, крестины и похороны станут самыми значительными происшествиями его мирного существования подле Тоски.

— Должно быть, женятся очень важные персоны, раз Тоска встала в такую рань, а, Эмиль? — с улыбкой спросил Субрэй.

— Это она, месье.

— Она? Кто «она»?

— Мадемуазель Тоска, месье. Налить вам еще немного виски?

Жак был так ошеломлен, что смог лишь кивнуть. Все вокруг рушилось — и прошлое, и настоящее. Тоска… Его Тоска выходит замуж за другого! Но как это может быть? В полной растерянности Субрэй залпом выпил бокал виски.

— Но в конце-то концов, Эмиль, ведь она любит меня! — возмущенно воскликнул он.

— К несчастью, месье, опыт говорит нам, что мы далеко не всегда соединяемся священными узами с теми, кого любим.

— Но она клялась мне…

— О, клятвы, месье… — скептически заметил дворецкий, и в его голосе Жак почувствовал братскую симпатию.

— Она уверяла, будто любит меня…

— С разрешения месье, мы позволим себе утверждать, что мадемуазель Тоска говорила искреннее… но ведь месье ни разу не дал о себе знать?

— Я не мог!

— Разве там, где находился месье, не было почты?

— Почты? Ах, да… Была, конечно… но мне запретили писать.

— Вот уж мы никогда бы не подумали, что торговля макаронными изделиями требует подобных предосторожностей… Век живи — век учись.

Субрэй не сомневался, что, несмотря на свой невозмутимый вид, Лауб издевается над ним. Он чуть не вспылил, но вдруг вспомнил, что перед отъездом Тоска предъявила ему ультиматум. Жак не позвонил ей, и девушка наверняка решила, что он ее бросил.

И Жак возненавидел Джорджо Луппо.

— Если это хоть немного утешит месье, мы можем сообщить ему, что мадемуазель Тоска пролила немало слез, прежде чем согласилась отдать руку синьору Санто Фальеро.

— Санто? Она вышла за Санто?

— Нет еще, но это случится всего через четверть часа…

— Но, ради Бога, что она нашла в этой мокрой курице?

— Разочарование часто толкает нас на самые необъяснимые поступки, месье. А кроме того, синьор Фальеро постоянно работает с господином графом и стал своим человеком в доме. Месье не может не знать, что синьор Фальеро — замечательный инженер и его, как и дядю, ждет самое блестящее будущее.

— Я уверен, что она его не любит, Эмиль!

— Мы также убеждены в этом, месье, но теперь это уже не имеет особого значения…

— Ну, это мы еще посмотрим! Сколько осталось до церемонии в мэрии?

— Теперь уже всего тринадцать минут, месье.

— Я еду туда!

— Мы желаем месье удачи и рискнем заметить, что, на месте месье, мы бы уже были там.

Не ответив, Субрэй бросился к двери, но Эмиль все же успел первым открыть дверь, как и положено хорошему слуге. Жак уже собирался переступить порог, как вдруг наткнулся на ногу Эмиля и упал. Автоматная очередь прошила дверную раму, не причинив вреда людям. Лауб захлопнул дверь и помог ошарашенному Субрэю подняться на ноги.

— Должно быть, у месье есть конкуренты, которым не нравятся его спагетти… — пробормотал он. — Но месье может выйти отсюда через черный ход, и дорога до мэрии не займет более пяти минут.

Жак как ошпаренный выскочил на виа Кальдареза с намерением мчаться к Тоске, но его снова задержал Лауб.

— Месье забыл свой кейс!..

Субрэю было глубоко наплевать и на кейс, и на ловушки, расставленные Джорджо Луппо для русского шпиона. У него пытаются отнять Тоску! И Жак уже подумал было попросить Лауба оставить пока кейс у себя, но решил, что не имеет права подвергать жизнь доброго Эмиля смертельному риску, и вернулся. Крепко сжимая в руке свой обременительный багаж, он со всех ног бросился к мэрии, не обращая внимания на удивленные взгляды прохожих и твердо надеясь, что успеет прибежать прежде, чем Тоска произнесет роковое «да», которое разлучит их навеки.

Глава II

Все жители Болоньи, считавшие себя друзьями графа Матуцци или льстившие себя такой надеждой, теплились в мэрии. Накануне все газеты пели дифирамбы этому браку, призванному соединить богатство с наукой. Консерваторы воспевали восприимчивость к духу нового времени тех, кого еще совсем недавно считали реакционерами, а либералы видели здесь залог будущего, основанного на взаимопонимании.

Конференц-зал мэрии, открытый ради такого выдающегося события, был набит битком. В первом ряду возвышалась долговязая фигура графа Лудовико. И манерами, и костюмом седовласый гигант напоминал скорее американца. Рядом стояла его жена Доменика, все еще очень красивая и настолько элегантная дама, что сердца гостей прекрасного пола наполняла жгучая зависть. Брат Доменики Дино Ваччи, несмотря на то что ему уже перевалило за пятьдесят, оставался верен стилю завсегдатаев литературных кафе образца 1935 года. Но, поскольку Дино был родственником Матуцци, в этом находили особый шик.

Стоявший по другую сторону прохода профессор Фальеро походил на медведя, с превеликим трудом наряженного в человеческую одежду. Он не умел носить смокинг и явно не знал, куда девать цилиндр. Его жена Лидия вызывала всеобщие симпатии своим восторженным видом. Даром что ее муж — ученый с мировым именем, все понимали, что этот день для Лидии — своего рода посвящение. Сегодня она твердо вступала в высшей свет болонского общества. Вся фигура синьоры Фальеро излучала радость, а потому никто не заметил, как она вульгарна.