Болгары старого времени - [55]

Он подошел к берегу, спустился в овражек, остановился и прислушался. Все спало крепким сном. Сторожек уже не было видно. Его окружали невысокие осыпавшиеся стенки промоины. На юг тянулась темная ложбинка, к северу расстилался затуманенный город, пепельно-серый, далекий, как сон.

Македонский вытащил из-под полушубка револьвер, взял его в правую руку, перебросив палку в левую.

Тихо и осторожно он двинулся вдоль промоины, настолько неглубокой, что голова его возвышалась над краями.

И вдруг ему померещилось, что неподалеку, шагах в пятидесяти от него, движется какая-то темная фигура. Он присмотрелся внимательнее: в самом деле, прямо на него шел человек. Македонский даже приметил у незнакомца винтовку наперевес.

Сомнений не было — это шел солдат пограничной стражи. Македонский поспешно присел и прижался к откосу. При этом резком движении палка его врезалась в землю, он выдернул ее, и тотчас с глухим шумом посыпались отвалившиеся комья. Он насторожился. Сердце у него билось так сильно, словно готово было разорваться.

— Кто там? — раздался голос из темноты.

Стало слышно, как зацокали солдатские сапоги.

Македонский притих. Он лег навзничь и, не отводя глаз от края ложбинки, держал наготове револьвер.

Шаги приближались. Место, где укрылся Македонский, было всего лишь небольшим углублением, обросшим тощими кустиками, с которыми под покровом ночи он сливался настолько, что заметить его было трудно. Грозное зимнее небо нависло над ним, молчаливое и зловещее.

Он притаился, держа револьвер наготове.

Шаги затихали… Как видно, солдат пошел обратно, убедившись в том, что ошибся и шум ему только почудился. А может быть, и это вполне вероятно, его обуял внезапный страх.

Но Македонский еще долго, не двигаясь с места, напряженно прислушивался и, сдерживая дыхание, вглядывался в темноту.

Вскоре наступила полная тишина. Тогда он осторожно пошевельнулся и, выпрямив свое окоченевшее тело, почувствовал, как застыла от холода его спина и одеревенели ноги.

— Вот попался… совсем замерз! — прошептал он и, опершись на руки, тихонько привстал. Вытянув шею, он огляделся.

Вокруг все было безлюдно и пустынно.

Он перебрался ползком на другую сторону ложбинки, миновал полянку и бросился бежать по краю холма.

Спустя несколько минут он очутился в одной из низинок. Остановился передохнуть — ноги у него уже отогрелись. Внимательно осмотрелся и разобрался в местности. Потом снова двинулся вперед и, поднявшись на ближайший холм, увидел далеко на западе неясные огни спящего Рущука.

Он свернул на юго-запад, с тем чтобы, минуя караулы, подойти окольным путем к городу.

Последние фонари, догорая, мерцали в Рущуке, когда Македонский приблизился к нему со стороны вокзала. Впереди простиралась светлая лента шоссе, ведущего в город.

Наступил самый опасный момент. Вероятно, по улицам еще ходили ночные патрули, и на них легко было наткнуться. К дому бабушки Тонки можно было подойти с трех сторон. Македонский пораздумал и решительно направился к Дунаю.

Пригибаясь и крадучись, он торопливо двигался, словно одинокий волк, который бродит ночью по окраине города. Но вот перед ним забелел Дунай, покрытый тонкой снежной пеленой. Македонский спустился с обрыва и зашагал вдоль реки. Вскоре он свернул на крутую тропинку, едва приметную на откосе высокого берега, над которым виднелись разбросанные бедняцкие лачуги Гердапа. Сверху его заметил какой-то пес и залаял. Ему откликнулись все окрестные собаки. Легко взобравшись на кручу, Македонский вошел во двор, быстро пересек его и осторожно стукнул в дверцу, Послышались шаги.

— Кто здесь? — спросил женский голос.

— Твой сын, — ответил Македонский и, наклонившись к замочной скважине, добавил — Македонский.

Дверь скрипнула, и показалась бабушка Тонка.

— Дьякон^{68} здесь? — спросил он.

— Откуда пришел? — не отвечая, спросила его бабушка Тонка.

— Из Браилы.

— Он ждет тебя, — сказала она и впустила гостя.

Чиркнула спичка, свеча осветила горницу, и оттуда на Македонского пахнуло приятным теплом.

В горнице было пусто.

Бабушка на минуту вышла и вернулась.

— Пойдем, сынок, он внизу, — сказала она и, захватив лампу, повела Македонского.

Они остановились перед квадратным отверстием, вырезанным в полу чулана. Чтобы скрыть люк, доска, служившая крышкой, была для виду усеяна шляпками обкусанных гвоздей, а для устойчивости укреплена искусно скрытыми железными петлями.

Македонский спустился вслед за бабушкой по узкой лестничке в подвал. Отворив дверь, они вошли в просторную, хорошо освещенную и застланную половиками комнату.

За столом, заваленным книгами, газетами, сургучом и разными письменными принадлежностями, накинув на плечи полушубок, сидел Левский и что-то писал.

Этот подвал служил и канцелярией и рабочим кабинетом для всех революционеров, которые тайно останавливались в доме бабушки Тонки.

Македонский сел на нары, покрытые красным ковриком.

— Тебя никто не заметил? — прежде всего спросил Левский.

— Никто.

— Что скажешь?

Македонский полез за пазуху и вынул письмо. Подвинув к себе свечу, Апостол начал внимательно читать.

Тем временем гостеприимная бабушка сняла с полки кастрюлю, разгребла огонь в очаге и поставила согреть еду для посланца браилских хэшей.