Болдинская осень - [6]

Шрифт
Интервал

– В приборе, который сейчас сдает институт, реализованы некоторые наши оригинальные разработки, но в целом он работает на том же принципе, что и все более ранние версии. Перспективные версии работают на другом принципе. Это сейчас наше все. Идея разработки предложена Яковом Михайловичем Полянским совместно с Егором, т. е. Георгием Викторовичем Романшиным, – поправилась Лиза. – Основная трудность сейчас – это добиться воспроизводимости и надежности работы. Сердце нашего прибора – головку – готовит родственная нам лаборатория. Вроде бы берут материалы, детали из одной партии, а характеристики конечных приборов сильно различаются. Мы подозреваем, в чем дело, гипотезы есть, но пока проверить не можем: нет оборудования. Что-то заказали, сейчас ждем. Кроме того, нет входного контроля качества исходных материалов. Здесь тоже нужны оборудование и специалисты. Но это вопросы к руководству института, не ко мне.

Все повернулись к Егору.

– Георгий Викторович, те чудеса, которые Вы нам показали, срочно нужны в войсках. Как можно скорее составьте смету расходов, которые необходимы для доработки приборов второго и третьего поколения. Не стесняйтесь, нужны люди – найдем людей, нужны еще лаборатории – давайте строить. Если понадобится, мы добьемся, чтобы расходы на Ваши проекты были внесены в бюджет отдельной строкой. Сегодня же мы доложим министру о результатах испытаний. Генерал Быстрицкий предлагает провести полевые испытания ваших приборов у него в части. Считаем это разумным.

Егор заверил, что смету подготовит в ближайшее время. На самом деле смета была готова уже давным-давно, но Егор обратил внимание, каким заинтересованным стало лицо у Нилова, когда речь зашла о финансах, и решил не торопиться. Хотя бы из вежливости теперь придется согласовать смету с новым Боссом. Лизавета с Митькой, судя по всему, тоже заметили интерес Нилова. Лизка закатила глаза, а Митька тяжело вздохнул: число людей с ложкой и хорошим аппетитом стало стремительно расти.

6


Самая волнительная часть повестки дня исчерпала себя. Егор выдохнул. Остались экскурсия по территории института и небольшой банкет. Прежде всего Егор повел гостей в только что отремонтированные комнаты, куда уже было заказано оборудование для организации входного контроля материалов. Туда же секретарша Егора привела Ветрова. Он маячил в коридоре с выражением брезгливости и безразличия ко всему происходящему.

Что же получается, Георгий Викторович, помещение пустует, а Вы от государства деньги тянете, и еще какие. Форменная бесхозяйственность! Почему государство должно Вас кормить? Сдали бы помещения какой-нибудь богатой конторе, институт расположен в хорошем месте, почти в самом центре, перешли бы на самоокупаемость. Сейчас, когда институт начнет работать в составе объединения, такому безобразию надо положить конец.

Откуда только такой дурак взялся? У Егора язык к небу прилип, а вот у Быстрицкого – нет. Он как гаркнет, да все отборным матом. Удивительно, но выражение лица у Ветрова не изменилось:

Генерал, Вы не на плацу, между прочим, здесь дамы.

Быстрицкий жутко покраснел, повернулся к Лизе и буркнул: «Извините».

Лизка – чертовка – сначала потупила глазки, а потом… потом показала генералу большой палец. Быстрицкий аж плечи расправил:

Мне б годков двадцать-тридцать скинуть, в лепешку бы расшибся, но тебя у всех кавалеров бы отбил. Сначала на тебя посмотрел: пигалица пигалицей. Думаю: «Что она может?» А сейчас вижу: не зря тебя Романшин начальницей поставил. Все правильно в жизни понимаешь, женский пол и доктор физико-математических наук, в голове не укладывается. Менагеров мы с тобой победим, не боись, не с такими справлялись.

Уже сидя за столом, каждый генерал посчитал своим долгом поднять тост за Лизаветино здоровье. Она тоже не осталась в долгу и подняла тост за настоящих Защитников. Ветров с некоторым интересом наблюдал за происходящим, все внимательно слушал и задал Егору вопрос на засыпку:

Георгий Викторович, не сочтите за труд, объясните дураку, зачем тратить деньги на разработку второго и третьего поколений прибора. Насколько я понял, тот прибор, который Вы сегодня сдали, на двадцать-тридцать процентов лучше мировых аналогов. Зачем тратить силы на изобретение еще чего-то? Мы и так впереди планеты всей. Разумно, наоборот, сделать версию прибора с более низкой чувствительностью, скажем, только процентов на пять лучше, чем у буржуев, и начать продавать его втридорога.

Егор почесал затылок: как найти интеллигентные выражения, когда на языке вертится только то, что уже озвучил Быстрицкий? Помог Нилов. Он просто попросил Ветрова заткнуться. Ветров послушно заткнулся. Однако остальной народ сильно возбудился. Камень, брошенный Ветровым в тихую заводь, породил если не цунами, то достаточно сильный шторм. Каждый посчитал своим долгом внести свои пять копеек в обсуждение. До безобразий, происходящих на телевизионных ток-шоу, дело не дошло, но шум поднялся довольно сильный. Ветров с удовольствием следил за дискуссией, а Егор заскучал: ему бы в лабораторию, установку включить… Коммерция явно не его стезя. Он даже обрадовался, когда председатель комиссии по приемке прибора и Быстрицкий решили переговорить с ним тет-а-тет. Егор пригласил их в свой кабинет. Как Егор и предполагал, речь пошла о Ветрове. Завод, конечно, частный, но как-то повлиять на собственника можно, нельзя же такого дурака на важное дело ставить. Все завалит. Романшин по жизни не любил рубить сплеча. Что-то в ситуации с Ветровым было не так. Говорил и действовал он, как самый отъявленный дебил, но глаза, Егор заметил, у него умные и внимательные. Во время банкета Егору даже показалось, что Ветров устроил всем присутствующим просто тест на вшивость. Егор подумал, подумал и взял тайм-аут на обдумывание, решил сначала поближе с Ветровым познакомиться, отказаться от него можно и попозже. Разговор вроде бы исчерпал себя, генералы встали, но Егор не спешил с ними расставаться. Он достал из стола книгу о судьбе трех солдат Великой Отечественной, которую написал его родной брат. Там в конце была размещена фотография дедов Егора, Полянского и Зимина вместе с генералом, у которого тоже была фамилия Быстрицкий.


Еще от автора Елена Александровна Кралькина
Нам не дано предугадать

Георгий Романшин ехал на работу не в лучшем расположении духа. Две недели назад он был назначен исполняющим обязанности заместителя директора по науке большого НИИ. Надо бы радоваться, только-только исполнилось тридцать шесть лет, и такая должность… Надо бы радоваться, но радости нет. Есть сильная головная боль. Георгий хотел идти в науке дальше и дальше, но бессменный научный руководитель решил по-другому. По его мнению, Георгию настало время набраться житейского опыта и, пока молодой, так сказать, поработать в поле.


Немчиновы. Часть 1: Беспокойное лето

В Париже погибает Серж Немчинов – потомок русских эмигрантов первой волны. Его родной брат – архитектор Вадим, восстанавливающий родовое имение в Сосновске, считает, что смерть брата неслучайна. Вадим считает, что корни трагедии уходят в прошлое…


Немчиновы. Часть 2. Беспокойное лето. Послесловие

Весь Сосновск потрясен захватом Вали в заложницы и арестом Недельского. Вале бы немножко прийти в себя, но, как можно отдохнуть, когда впереди свадьба, беременность и поиск сокровищ, которые спрятал в своем имении старый граф.


Немчиновы. Часть 4. Я смогу!

Виталий Петрович живет в России уже почти двадцать лет. Он счастлив с близкими, но жизнь есть жизнь, потери не обошли Немчиновых стороной. Зимой в Париже скоропостижно умер лучший друг Виталий Петровича – Огюст. Вечером Виталий Петрович поговорили с ним по скайпу, а утром говорить было уже не с кем. Не проходит дня, часа, чтобы старший Немчинов не ощутил пустоту на том месте, где всегда был Огюст. До недавнего времени Виталию Петровичу казалось, что он готов к своему уходу. Внезапная смерть друга заставила Виталия Петровича еще раз задуматься, закончил ли он все свои земные дела, задуматься, что еще он может сделать для своих близких.


Немчиновы. Часть 3. Беспокойная зима

Никогда в жизни Николай Иванов не праздновал труса. С детства приучал себя не бояться темноты. Ни разу в жизни не свернул с дороги, если навстречу шли крутые пацаны, ни разу в жизни не побоялся оказаться лицом к лицу с преступником. А сейчас спекся. Впору валерьянку пить. Из заключения вышел Недельский…


Рекомендуем почитать
Человек на балконе

«Человек на балконе» — первая книга казахстанского блогера Ержана Рашева. В ней он рассказывает о своем возвращении на родину после учебы и работы за границей, о безрассудной молодости, о встрече с супругой Джулианой, которой и посвящена книга. Каждый воспримет ее по-разному — кто-то узнает в герое Ержана Рашева себя, кто-то откроет другой Алматы и его жителей. Но главное, что эта книга — о нас, о нашей жизни, об ошибках, которые совершает каждый и о том, как не относиться к ним слишком серьезно.


Вниз по Шоссейной

Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.


Собачье дело: Повесть и рассказы

15 января 1979 года младший проходчик Львовской железной дороги Иван Недбайло осматривал пути на участке Чоп-Западная граница СССР. Не доходя до столба с цифрой 28, проходчик обнаружил на рельсах труп собаки и не замедленно вызвал милицию. Судебно-медицинская экспертиза установила, что собака умерла свой смертью, так как знаков насилия на ее теле обнаружено не было.


Естественная история воображаемого. Страна навозников и другие путешествия

Книга «Естественная история воображаемого» впервые знакомит русскоязычного читателя с творчеством французского литератора и художника Пьера Бетанкура (1917–2006). Здесь собраны написанные им вдогон Плинию, Свифту, Мишо и другим разрозненные тексты, связанные своей тематикой — путешествия по иным, гротескно-фантастическим мирам с акцентом на тамошние нравы.


Гусь Фриц

Россия и Германия. Наверное, нет двух других стран, которые имели бы такие глубокие и трагические связи. Русские немцы – люди промежутка, больше не свои там, на родине, и чужие здесь, в России. Две мировые войны. Две самые страшные диктатуры в истории человечества: Сталин и Гитлер. Образ врага с Востока и образ врага с Запада. И между жерновами истории, между двумя тоталитарными режимами, вынуждавшими людей уничтожать собственное прошлое, принимать отчеканенные государством политически верные идентичности, – история одной семьи, чей предок прибыл в Россию из Германии как апостол гомеопатии, оставив своим потомкам зыбкий мир на стыке культур.


Опередить себя

Я никогда не могла найти своё место в этом мире. У меня не было матери, друзей не осталось, в отношениях с парнями мне не везло. В свои 19 я не знала, кем собираюсь стать и чем заниматься в будущем. Мой отец хотел гордиться мной, но всегда был слишком занят работой, чтобы уделять достаточно внимания моему воспитанию и моим проблемам. У меня был только дядя, который всегда поддерживал меня и заботился обо мне, однако нас разделяло расстояние в несколько сотен километров, из-за чего мы виделись всего пару раз в год. Но на одну из годовщин смерти моей мамы произошло кое-что странное, и, как ни банально, всё изменилось…